Дерзавшим в девяностые
посвящается

1

 

Бабье лето две тысячи двенадцатого выдалось не слишком щедрым на тёплые дни, в один из которых Николай не спеша проходил мимо могильных плит, время о времени с трудом протискиваясь между плотными рядами оград. В руках он держал два строгих букета — из роз и гвоздик, а также небольшой целлофановый пакет. Телохранитель, повинуясь немому жесту своего хозяина, вернулся на аллею, напряжённо вглядываясь в удручающую кладбищенскую даль. Богатые надгробья соседствовали со скромными, а порой и заброшенными могилками.
«Блеск и нищета — всё едино; смерть всех приводит к общему знаменателю», — размышлял Кондрашов, осматривая по пути захоронения разных лет».
Вскоре среди серых крестов и массивных плит показался высокий памятник из дорогого чёрного камня. Николай подошёл к нему, отложил в сторону цветы и, опустившись на колени, начал старательно собирать веточки и листья, занесённые ветром с соседних могил. Затем он достал из пакета полотенце, аккуратно протёр им зеркальную поверхность плиты и, сильно ссутулившись, присел на мраморный бордюр.

 

2

 

Прохладный сентябрьский ветерок растрепал модную причёску за рубль тридцать, выстраданную накануне долгим ожиданием в очереди. С плакатов над входом в школу смотрели мудрым проницательным взглядом члены Политбюро во главе с Константином Устиновичем Черненко.
Девятиклассник Коля Кондрашов стоял на троллейбусной остановке после первого учебного дня. Настроение было отличное, погода тоже налаживалась — дождик, слегка испортивший торжественную линейку перед уроками, закончился и выглянуло солнце. Рядом топтался одноклассник Иосиф Росман — маленький черноволосый паренёк; он что-то тараторил про неудобства нового расписания занятий, но Николай его не слышал. Несколько дней назад Кондрашову исполнилось шестнадцать, и родители, специально приехавшие на день рождения сына из Алма-Аты, подарили ему спортивный велосипед. Он мечтал о мопеде, однако мама, напуганная разговорами об авариях, настояла на более безопасном варианте. Но и этот подарок необычайно обрадовал именинника: старенький «Орлёнок» уже дышал на ладан и новый велосипед был как нельзя кстати. Об этом и думал Николай в ожидании своего троллейбуса, а ещё о том, что в предстоящие выходные поедет на дачу, где и опробует двухколёсного друга на всю катушку.
От радужных мыслей его отвлекла только что подошедшая к остановке девушка в чёрном костюме и белой блузке. Деловой стиль наряда плохо сочетался с милым юным личиком, но девушка всем своим видом старалась казаться как можно взрослее.
— Училка младших классов, — прокомментировал Йося, заметив живой интерес друга. — Новенькая. Только что после педучилища. — И со знанием дела заключил: — Совсем ещё зелёная.
— А ты откуда знаешь? — удивился Николай. — Когда успел разнюхать?
— Да я вчера её в учительской встретил, когда заходил глянуть на расписание. Директриса её долго мурыжила.
В троллейбусе Йосик продолжил заунывное бурчание, в то время как Коля всё чаще поглядывал на молоденькую учительницу, а она, явно чувствуя эти дерзкие взгляды, обильно краснела и периодически отворачивалась к окну. Кондрашов был симпатичным парнем и пользовался успехом у одноклассниц, вот только они его привлекали не слишком. Не то чтобы девушки вообще не интересовали Николая; как и все ребята в его возрасте, он обращал внимание на красивых женщин, любовался фотографиями известных актрис, живо обсуждая пикантные подробности, а вот в сверстницах упорно не замечал стремительно созревающей женственности, быть может, оттого, что слишком привык к однообразным коричневым платьицам и пока ещё не мог разглядеть за безвкусной школьной формой уже вполне аппетитного содержания.
До седьмого класса Коля жил в военном городке недалеко от Алма-Аты, где служил его отец, но родители мечтали, что в скором времени сын станет студентом ленинградского ВУЗа и, чтобы приблизить мечту к реальности, отправили его к бабушке — в город над вольной Невой.

Дни полетели, словно листья с деревьев, и накануне осенних каникул классный руководитель — физик Анатолий Петрович, лысоватый мужчина средних лет, — сделал после уроков объявление:
— На каникулах планируется пятидневная поездка в Таллин. Желающие могут подойти записаться. И сдать до отъезда по три с полтиной; так что сначала с этим вопросом, будьте добры, к родителям.
— Ты поедешь? — неуверенно спросил Йося, обращаясь к сидящему рядом Кондрашову.
— Пока не знаю. Наверное. А что?
— Если ты поедешь, тогда я тоже.
Росмана в классе недолюбливали, причём без каких бы то ни было явных на то оснований — то ли из-за высокой успеваемости и заискивающего отношения к учителям, то ли из-за присущего ему чрезмерного занудства. Следует сразу оговориться, что к национальному вопросу это не имело никакого отношения, поскольку добрая четверть класса состояла, как сказали бы сейчас, из лиц еврейской национальности. Только Николай относился к однокласснику лояльно, а однажды даже заступился за товарища, которого уже собирались поколотить, заподозрив в стукачестве. С тех пор в школе Йося не отходил от Кондрашова ни на шаг, что тот, в свою очередь, терпеливо сносил, несмотря на насмешки некоторых острословов.
В день отъезда, как назло, похолодало. Уже возле автобуса Анатолий Петрович представил свою коллегу:
— А это Алина Сергеевна — педагог начальной школы и моя помощница в предстоящем путешествии, прошу любить и жаловать. — И, словно оправдываясь, с улыбкой добавил: — Мне одному с вами, балбесами, не совладать.
Возле автобуса появилась она — миниатюрная красавица, с которой Николай с замиранием сердца почти каждый день возвращался в одном троллейбусе после школы. Он специально старался так подгадать время, чтобы оказаться рядом с ней на остановке. Девушка смущенно кивнула, как бы в подтверждение слов старшего преподавателя, и, поправляя шарфик, пододвинула свою большую сумку поближе к дверце автобуса.
Коля застыл на месте, не спуская глаз с юной учительницы, и только лёгкий толчок в спину заставил его вернуться с небес на землю:
— Ну чего заснул, Кондрашов?! — ревниво вспылила Людка Нефёдова — первая красавица класса, заметив и раскусив замешательство Николая. — Давай, проходи в автобус, не задерживай народ.

Гостей из Ленинграда разместили в старой таллиннской школе. В двух больших классах на разных этажах сдвинули парты и приготовили раскладушки. Девочек поселили на втором, а мальчиков — на третьем этаже. Раскладушки преподавателей поставили поближе к дверям, чтобы исключить несанкционированные ночные вылазки детишек, которых можно было так назвать разве что с определённой долей иронии — сняв школьную форму, девятиклассники, а особенно девятиклассницы, и выглядели старше и держаться старались соответственно.
Первый день огорчил затяжным дождём; непогода заставила гостей тщательнее обследовать школьные помещения. К счастью, спортзал оказался открытым и, разбившись на две команды, ребята до самого вечера гоняли мяч, а поужинав, без задних ног завалились спать.
Несмотря на мрачный прогноз, погода на следующий день наладилась, и вся группа отправилась знакомиться с достопримечательностями города, коих было немало. В планы входило ещё и заглянуть вечером на дискотеку, организованную в эти дни райкомом комсомола в ДК недалеко от школы, но сил уже не оставалось, а вместе с силами иссякло и желание. В итоге решили на третий день не слишком увлекаться экскурсиями, чтобы хватило энергии на танцы и сопутствующие развлечения.
К дискотеке готовились с особым рвением. Девочки достали духи и помаду, мальчики примеряли что-нибудь помоднее из того, что было с собой. И вот к семи часам вечера весёлая компания, за исключением Йоси Росмана (он был не любитель шумных гулянок), дружно влилась в ряды танцующей молодёжи. В огнях цветомузыки мелькали руки, плечи и головы раскрепощённых прибалтийских ребят. Мощный звук, выдававший, наряду с высокими, непривычно брутальные низкие частоты, поражал не только децибелами, но и безупречным качеством, чего никогда не было и не могло быть на школьных дискотеках из-за отсутствия достойной аппаратуры.
— Коляныч, мы тут скидываемся по рублю, — прокричал Витька Липатов прямо в ухо Кондрашову, извиваясь под зажигательную композицию на эстонском языке, — ты как?
Коля порылся в кармане и достал мятую купюру:
— Само собой, Витёк.
Собрав нужную сумму, Витька незаметно проскользнул к выходу, а уже через пятнадцать минут появился снова, прикрывая курткой заткнутые за пояс бутылки портвейна. На дискотеке работал бар, точнее некоторое его подобие, но цены на рислинг и коктейли там были заоблачные, да и спалиться перед Лысым Толиком — так за глаза называли «классного» — было проще простого. Липатов махнул Николаю, зазывая в узенький коридорчик, ведущий к туалету.
— На, давай сразу четверть банки, чтобы лишний раз перед Лысым не светиться, — проинструктировал Витька и с открытым ртом пялился, как Кондрашов вливает в себя тёмную бодрящую жидкость.
— О! И глаза сразу заблестели как надо, — подметил Липатов, принимая бутылку от Николая и передавая её следующему участнику этого ритуального действа.
Вино резко ударило в голову, и музыка зазвучала уже как-то по-другому, словно проникая в кровь вместе с хмельным зельем. Коля вдруг ощутил себя совсем взрослым, уверенным. И тут он заметил танцующую неподалёку Алину Сергеевну.
«Как же она здорово танцует, — подумал Кондрашов и уже не смог отвести от неё глаз, — наши девчонки просто дёргаются в конвульсиях по сравнению с ней. До чего же она хороша!».
Позже он узнает, что молодая учительница серьёзно занималась танцами, а пока он продолжал оставаться в плену её грации, её красоты и сексуальности.
Откуда ни возьмись рядом с Алиной появился Анатолий Петрович. Он неуклюже кривлялся возле изящной коллеги, время от времени отсвечивая своей лысиной, и что-то увлечённо рассказывал девушке. Затем он взял её под руку и повёл по направлению к выходу.
Николай прищурился из-за вдруг охватившей его неуёмной пульсации в висках, сбивающей и без того не слишком ровный ход мыслей, и он, словно зомби, последовал за учителями.
— Ты куда, Кондрашов?! — возмутилась Людка Нефёдова, преграждая ему путь. — Анатолий Петрович сказал, чтобы не позже одиннадцати все были в школе.
— А сам он куда? — недовольно поинтересовался Коля.
Людка улыбнулась, вульгарно обнажив красивые белые зубы, и приобняв одноклассника за спину, почти касаясь его уха обильно напомаженными алыми губами, произнесла:
— А ты что, маленький что ли? Повёл педагогический опыт передавать. Наверное.
Людка громко засмеялась, а Николай, убрав её руки, устремился к выходу. Выскочив на улицу, он едва успел выхватить взглядом уходящую за поворот пару. Сердце бешено билось; добежав до поворота, Кондрашов увидел, как Лысый заводит Алину в маленький ресторанчик или кафе.
Около часа Коля возбуждённо мерил шагами мостовую рядом с заведением, в которое зашли учителя, — от одного угла к другому и обратно. Он уже изрядно замёрз, и если бы не ударная доза портвейна, ему пришлось бы совсем туго.
Вдруг дверь ресторанчика распахнулась и из неё выбежала Алина Сергеевна. На её лице читалось негодование. Следом за ней выскочил и Анатолий Петрович. Он хватал девушку за локоть и кричал нелепые оправдания, срываясь на фальцет:
— Аля, прости, ты не так поняла!
— Пустите, Анатолий Петрович! Зачем вы так? Как вы можете мне такое предлагать?! — возмущалась она. — Оставьте меня в покое!
Девушка ускорила шаг, отбивая каблучками некое подобие чечётки, и вскоре скрылась за поворотом, оставив старшего товарища в унизительном одиночестве. Анатолий Петрович стоял посреди улицы с опущенной вниз головой; вид у него был жалкий, если не сказать несчастный. Постояв так пару минут, он погладил ладонью лысину и, повернувшись, побрёл обратно — в ресторан.
Эту сцену Николай наблюдал из-за стоящего у тротуара «Рафика», удачно припаркованного недалеко от входа в заведение. Он, конечно же, понял намерения «классного», и сначала возмущению юноши не было предела, но потом вспомнился жалкий вид незадачливого ухажёра и приступ негодования затих. Возвращаться на дискотеку не хотелось, и, прогулявшись по округе, Кондрашов направился в сторону школы.
Он блуждал по тёмным школьным коридорам, а в его голове роились мысли — самые разные — от воспоминаний о недавней велосипедной прогулке на даче до только что произошедшей неприятности возле таллиннского ресторанчика. Дверь в спортзал была приоткрыта, и Коля тихонько зашёл внутрь. В стороне возле брусьев стояла девушка; полная луна в огромном окне, завешенном сеткой, освещала её точёную фигурку. Он так же тихо подошёл к ней, а она вздрогнула, услышав шаги только тогда, когда парень был уже совсем рядом.
— Коля? — испуганно спросила она. — Почему ты здесь?
Алина Сергеевна повернулась вполоборота и на её щеке блеснула слеза.
— Так… Не знаю. Просто…
Неведомая сила толкнула Николая вперёд — ещё ближе, и руки плавно опустились на её плечи.
— Ты что? — вскрикнула девушка, но его рук не убрала.
В этот момент он чувствовал нечто особенное, доселе неведомое ему: нежность, переполняющая душу, слилась с магией сексуального притяжения в едином неудержимом порыве. Приятное тепло в животе усиливалось и вскоре разлилось по всему телу. Демонический коктейль чувств переполнял его уже настолько, что всё дальнейшее происходило как бы само собой.
Это был первый в его жизни настоящий поцелуй — глубокий и влажный, тоже случившийся вроде бы сам по себе — без прелюдий и объяснений — естественный, как вдох и выдох. Молния на брюках натянулась, словно тетива лука, сплетение рук и снова поцелуи. И вот сброшены одежды, и её громкое дыхание — всё это, до мельчайших подробностей, вопьётся в его память на всю жизнь. Уже после, лёжа на спортивных матах, не ощущалось ни трёхлетней разницы в возрасте, ни того, что свершилось нечто неблаговидное; лишь океан счастья вокруг, и он купался вместе с ней в этом океане при свете таинственной, завораживающей луны.
Утро началось с переполоха. Девчонки, прибежавшие из своей комнаты с запиской от Алины Сергеевны, поведали, что учительница ранним утром уехала в Ленинград по каким-то невероятным обстоятельствам.
Анатолий Петрович, держась за больную после вчерашнего голову, ходил по классу подавленный и совершенно разбитый. Бедняга! Он принял неожиданный отъезд коллеги на свой счёт и искренне переживал по этому поводу.
Так случилось, что Николаю было не суждено увидеться с Алиной Сергеевной и после каникул. Долгое время он кружил возле учительской, заглядывал в класс, где бесились первоклашки, но только спустя несколько дней выяснилось, что учительница уволилась, проработав всего лишь одну четверть. Кондрашов тогда не мог знать, с какими административными препонами было сопряжено увольнение молодого специалиста, впрочем, не догадывался Коля и о том, что именно он и та ночь в спортзале таллиннской школы стали причинами её внезапного бегства.

 

3

 

Николай окончил исторический факультет университета, когда троянский конь перестройки уже исполнил свою разрушительную миссию — через год после развала СССР. Люди старшего поколения чувствовали опасность происходящего в стране не столько в силу глубоко въевшейся в сознание совковости, сколько интуитивно, руководствуясь простым житейским опытом, в то время как молодёжь, оболваненная демагогией о псевдосвободах, с головой бросалась в рыночный омут, не умея плавать в его мутных водах и не задумываясь о последствиях. Кому-то удавалось вписаться в новую реальность, оказавшись в нужном месте в нужное время, кто-то открывал в себе ставшие внезапно востребованными таланты, большинство же суетилось вслепую, на авось. К числу этого неустроенного, но активно ищущего большинства принадлежал и Кондрашов, чьё положение осложнялось двумя обстоятельствами: бесполезным дипломом историка и отсутствием в своём окружении сильных мира сего, способных обеспечить молодому человеку достойные стартовые позиции. Из всего курса лишь несколько человек пошли работать по специальности — школьными учителями и сотрудниками архивов; остальным пришлось штурмовать стихийные университеты выживания в новой, кастрированной стране, где царил хаос не только на улицах, но и в головах. Бабушка Николая не дожила до лихих времён, скончавшись в восемьдесят девятом. Женился Кондрашов на последнем курсе и довольно поспешно, чем удивил не только родителей, но и многих друзей. Кстати сказать, родители остались жить в Казахстане и после выхода отца на пенсию — слишком много в те годы произошло глобальных катаклизмов, чтобы кардинально менять свою жизнь в зрелом возрасте.

Небольшой дождик слегка сбил июльский зной, вполне традиционный для самого летнего месяца. Уже вторую неделю Коля бродил по городу с газетой объявлений в руках, в которой крестами отмечал вакансии либо уже закрытые, либо не приемлемые для вчерашнего студента, начинающего жизнь с чистого листа. Он зашёл в свою комнату, в очередной раз швырнул диплом на этажерку, заваленную учебниками по истории, и раздражённо начал переодеваться в рабочую одежду.
— Есть будешь? — недовольно спросила жена.
— Потом поем, — ответил Николай и понуро вышел из квартиры.
По вечерам Кондрашов подрабатывал у метро, разгружая небольшой «москвич-каблук» с пивом, предназначенным для продажи прямо на улице. Он подрабатывал здесь ещё будучи студентом. Тогда этих денег вместе со стипендией и родительскими переводами худо-бедно хватало, но теперь он с каждым днём всё больше и больше ощущал свою ущербность.
«И стоило пять лет корячиться в универе, чтобы после окончания зарабатывать копейки, суетясь на подхвате у уличных торгашей? — съедал он себя мыслями, выгружая на тротуар очередной ящик».
— Давай быстрее, слышь, студент! — с кавказским акцентом торопил Азад — водитель «каблука» и «человек в теме», как называли тех, кто был из числа организаторов уличного бизнеса.
Один из ящиков оказался треснутым и в момент, когда Кондрашов уже собирался поставить его на асфальт, он развалился на две части. Звон битого стекла привлёк внимание прохожих и ввёл в ступор стоящих рядом продавцов. В нос ударил противный запах разлитого пива.
— Коля, бля, ты чего?! — заорал Азад. — У себя дома посуду будешь бить!
— Да ящик… — попытался оправдаться Кондрашов, но хозяин перебил его:
— Что ящик? Какой ящик? Ты товар испортил. Вот — две, три, даже четыре бутылки! Колян, твою мать!
— Я отработаю, — сквозь стиснутые от злости и обиды зубы процедил Кондрашов и взялся за следующий ящик.

Спустя два дня в коммуналке, где обитал Николай с женой, раздался телефонный звонок. Соседка — интеллигентная старушка, живущая в этой квартире с незапамятных времён — постучала в дверь к Кондрашовым:
— Коленька, голубчик, вас к телефону; какой-то молодой человек, вежливый, с приятным голосом. Впрочем, когда-то я уже имела честь с ним беседовать.
Николай не спеша прошёл по коридору к тумбочке, на которой стоял старый телефонный аппарат, перемотанный синей изолентой.
— Привет, Коля. Это я, — услышал он в трубке знакомый голос.
— Здорово, Йося. Давненько не созванивались.
Иосиф Росман поступил в Военмех в том же году, что и Николай в университет, но окончил ВУЗ на два года раньше. Кондрашова, как и большинство студентов того времени, после первого курса призвали в армию, а Йосю эта участь миновала по причине не слишком крепкого здоровья. И если в первый год студенческой жизни друзья общались довольно часто, то после демобилизации Николая встречи стали эпизодическими. Окончив Военмех, Иосиф попал в какой-то закрытый институт, где и начал свою трудовую деятельность.
— Да, давненько, — ответил Росман. — Ты сам-то как, устроился на работу?
— Да какой там! — эмоционально вспылил Кондрашов. — Не больно-то мы нужны, да ещё с таким дипломом. Про него лучше вообще никому не говорить.
— Это точно. А я ведь тоже теперь безработный — уволился. Третий месяц зарплату не платят. Слушай, Коль, у меня мысли разные есть по поводу работы. Может, пересечёмся, поговорим?
— Конечно! — радостно воскликнул Николай, готовый схватиться за любую соломинку. — Так ты ко мне заходи; у меня только Ленка дома, так что мешать никто не будет.
К приходу гостя приготовили чай с недорогим печеньем и бутылку сухого вина: увы, но пышной встречи школьный друг позволить себе определённо не мог.
«Хорошо, что пока ещё Ленка не забеременела, а то тогда бы совсем труба — прямо хоть вешайся! — размышлял молодой глава семьи, расставляя на столе чашки и фужеры».
Выпив грамм по сто и обсудив проблемы, общие для всех выпускников непростого периода, Йося перешёл непосредственно к делу:
— Так вот, Коля, я тут прикинул, что к чему, — Росман достал из кармана смятые листки тетрадной бумаги, — посчитал, и вот что получается. Если нам с тобой организовать своё дело, можно очень даже неплохо подняться.
— Йось, — перебил друга Николай, — ну какое дело? Я не торгаш, ты тоже; для всяких там дел бабки нужны…
— Я знаю. Ты послушай, денег много не надо — только на первое время — ну, там, на регистрацию фирмы и аренду офиса, но это можно одолжить, и я, в принципе, знаю, у кого. Теперь дальше, — Иосиф аккуратно разложил на столе листочки и продолжил: — Есть много вариантов. Ну, например, вот я прошёлся по ларькам и магазинам, выяснил — кто какой товар и сколько возьмёт на реализацию, а какой — сразу и за наличные. Вот опять же цены. А тут, — Йося ткнул пальцем в бумажку, — оптовые поставщики и фабрики в пределах города и области, где этот товар можно взять за меньшие деньги и, что самое главное — под реализацию! А если подмазать директорам по сбыту, то вообще за сущие копейки! Понимаешь?
— Да пока как-то не особо, — признался Николай со вздохом.
— А это значит, Колюня, что денег вкладывать и не придётся, — с улыбкой поведал Иосиф, — Только накладные расходы. Здесь взяли, там продали, зато прибыль — вся наша! Ну, налоги и прочее — это ерунда, мелочь. А потом, — Росман увлёкся, его глаза загорелись и зажгли своим азартом собеседника, — потом ещё можно купить оптом стиральный порошок в мешках — я знаю где, заказать в типографии цветные фирменные коробки и расфасовать. Прибыль будет пятьсот процентов! Я посчитал.
— А так разве можно? — Кондрашов изумлённо посмотрел на друга.
— Сейчас, Коленька, всё можно. Всё, за что бабки платят! — и, выдержав паузу, заглянул собеседнику в глаза: — Так ты как?
Николай, немного растерявшийся от количества цифр и коммерческих схем, чуть подумал и ответил:
— Я, Йося, — за, потому как положение моё бедственное и перспективы унылые.
— Ну и отлично! — воодушевился Росман, — только…, — Иосиф замялся, — руководитель из меня — никакой. Не потяну я представительские функции. Будешь директором?
Кондрашов опустошил фужер и, скривив от кислого вина физиономию, кивнул головой:
— Директором, так директором. Хоть президентом всея Руси!

Бизнес неспешно, но закрутился. Йося просчитывал варианты купли-продажи и вёл бухгалтерию, Николай оказался хорошим переговорщиком и ответственным руководителем, его жена Лена помогала печатать документы и коммерческие предложения — сначала на старенькой печатной машинке, а позже на простеньком, но фантастическом по тем временам компьютере. В фирме стала появляться первая наличность, и друзья купили сейф — тяжёлый, советский — у школьного завхоза за смешные деньги.
Однажды во второй половине дня на пороге офиса появились молодые ребята с короткими стрижками в кожаных куртках, спортивных штанах и кроссовках. Они зашли без приглашения и вели себя довольно раскованно, хотя и не слишком вызывающе. Кондрашов был готов к такому обороту событий, понимая, что рано или поздно, с новыми робин гудами придётся договариваться. Среди незваных гостей выделялся один — высокий фигуристый малый, которого его же товарищи называли то Костяном, то Жуком. Парень скинул кожаную куртку, под которой не было ничего, кроме белой майки и как бы непроизвольно заиграл своими мускулами.
— Не трогай, Шуруп, — сделал качок замечание своему товарищу, проявлявшему чрезмерное любопытство к офисному имуществу, — не дома. Так кто тут у вас будет за главного?
— За главного буду я, — сдержанно ответил Кондрашов и, собравшись с духом, задал вопрос, который давно готовил на подобный случай: — А вы, ребята, чьи будете?
— Вот это я понимаю — деловой подход, — с обаятельной улыбкой отреагировал качок. — Мы от Нестора, надеюсь, слышал про такого?
Эта кличка была хорошо знакома в среде коммерсантов. Аркадий Нестеров — в прошлом успешный спортсмен, а ныне тренер; под ним работали многие фирмы и не только в их районе.
Но ожидания Кондрашова на жёсткий мужской разговор не оправдались. Костя Жуков доброжелательно поздоровался со всеми присутствующими и, извинившись за внезапное вторжение, без всяких ужасов объяснил, почему сотрудничество с ним будет взаимовыгодным:
— Да вы поймите, ребята, не мы бы пришли, так другие. А отморозков-беспредельщиков сейчас пруд пруди. Мы же не дань собирать приехали; мы вам сотрудничество предлагаем: защиту, силовую поддержку, денег на интересные темы подкинем, ну и, если что по вашему профилю у нас появится, тоже вам предложим. Само собой, речь идёт о деловом партнёрстве, мы же не благотворительный фонд, но ведь это в духе времени. Так что всё по чесноку!
Жук отхлебнул приготовленного Леной чаю и, сменив тему, продолжил уже совсем по-дружески:
— Вот ты, Коля, только что после ВУЗа?
Николай кивнул головой.
— Так я тоже в прошлом году окончил — Лесгафта. Хотел на тренерскую работу пойти, да обломался. Спортивные школы почти не финансируют. Сплошной развал. Был вариант — учителем физкультуры, да это же издевательство для мастера спорта.
Такая откровенность и дружеский тон подкупили начинающих бизнесменов, а главное, что никаких требований на этой встрече даже не прозвучало.
— Ну вы тут сами между собой покумекайте, а потом мне дайте знать, — резюмировал Жук и написал на листочке свой телефонный номер.
— Надо же, какие ребята симпатичные… И почему только их бандитами называют? Непонятно,— высказала своё мнение Лена, когда гости удалились.
Предложение Жука было принято на следующей встрече практически без обсуждения, работа с переменным успехом продолжилась и уже через пару месяцев фирма «Рос-Кон» приобрела подержанный жигуль-четвёрку и водительские права на имя Кондрашова.
— А интересное всё-таки сейчас время, — восхищался Йося, — всё можно купить! Ещё лет пять назад такое даже представить было невозможно.
Жук регулярно наведывался в офис для получения очередного платежа, как правило, в один и тот же день каждого месяца. Лена заваривала для гостя импортный чай или кофе, и пока Йося или Николай пересчитывали сумму, развлекала спортсмена весёлой болтовнёй в подсобке — Костя Жуков был парнем общительным, с большим запасом анекдотов и забавных историй. Вот только обещанные на первой встрече совместные бизнес-проекты так и подвисли на уровне разговоров за чаем.

 

4

 

В апреле следующего года Жук появился в офисе раньше положенного срока. С ним приехали двое парней в дорогих костюмах, один из которых держал в руках картонную коробку.
— Встречай гостей, Николос энд компани, — задорно приветствовал «куратор» обитателей офиса. — Вот, обещали интересную тему — получите!
— Да мы уже как-то и надеяться подустали, — съязвил Кондрашов.
— Ну и зря. Мы же должны были друг к другу притереться, да и жирные темы на дороге не валяются.
Жук представил гостей — коммерсантов из Москвы, а тот, что нёс коробку, начал аккуратно её распаковывать и извлёк новую видеодвойку. Тема, предложенная Костяном, заключалась в том, что большая партия этих видеодвоек была конфискована таможней и права на реализацию этого товара оказались у одной московской фирмы, представители которой и приехали на переговоры. Они предлагали выкупить партию, но за какие деньги?! В два раза дешевле рыночной цены!
— Так, а почему вы сами их не распихаете? — задал логичный вопрос Иосиф.
— Во-первых, нас сроки сильно поджимают — если оперативно не сработаем, вариант уйдёт к другим людям. Во-вторых, есть причины, по которым у себя этот товар лучше не светить.
— Так это, наверное, вы сразу всю сумму захотите получить? — осторожно предположил Николай, проводя вычисления на калькуляторе.
— Само собой, а иначе — какой смысл? Ну и наличными, по предоплате. Потому и цена такая.
Несмотря на крайне удачную цену, общая сумма сделки получалась огромной.
Кондрашов посмотрел сначала на Росмана, потом на Жука и с грустью в голосе признался:
— Заманчиво, конечно, но таких бабок у нас нет.
— Ладно, ладно, ты с плеча не руби, — вмешался Костян, — деньги найдём; я же говорил: будет хорошая тема — баблом поможем. Не за спасибо, ясный пень; в долю возьмёте — подключимся.
После обсуждения договора и вопросов отгрузки, гости поблагодарили за тёплый приём и направились к выходу.
— А видеодвойка? — напомнил Йося про распакованную технику.
— Да это вам, ребята, в подарок. В качестве стимула, так сказать, ну и подкрепления намерений, — широко улыбаясь, порадовал один из гостей уже у самых дверей.
Весь следующий день друзья провели на эмоциональном подъёме. Шутка ли — первая по-настоящему серьёзная сделка! Можно будет и свой склад арендовать, и машину взять поприличней. Значит не всё пошло прахом в этой стране! А может, и правда всё ещё наладится? Впереди была целая жизнь — насыщенная, интересная и непременно благополучная! В это хотелось верить, и такие мысли мелькали в головах ребят, только-только ступивших на путь тернистых исканий в то смутное, противоречивое время.
Жук привёз деньги через два дня и передал Николаю под расписку, в которой попросил обозначить сумму значительно большую — с учётом его участия в прибыли. А ещё через день приехали москвичи. Подписали договор, обсудили детали. Только вот Жук на подписание не смог подъехать, сославшись на неотложные проблемы. Но всё складывалось как нельзя удачно. Оказалось, в Москве уже сутки куковала порожняя питерская фура, ожидая попутного груза, и Николаю не нужно было стремглав мчаться в столицу, искать машину и заниматься погрузкой; москвичи взялись помочь всё устроить.
— Так если завтра фура будет здесь, может, тогда завтра и расчёт произведём? — робко предложил Йося.
— Завтра не будет. Разве только к ночи. А нам бабосы сегодня к вечеру закинуть нужно, — уточнил один из москвичей, — а Кольке чего время тратить? Туда, сюда… Лишние хлопоты. Да мы сейчас ещё с Жуком пересечёмся.
На том и сошлись, а последняя фраза о встрече с Жуком окончательно успокоила компаньонов. Рассчитались, наскоро обмыли сделку, а акты приёма-передачи товара договорились подписать при разгрузке.
Но фура не пришла ни вечером следующего дня, ни через день, ни через два. Николай рванул в Москву, но по адресам склада находилась совсем другая организация, и он вернулся в Питер несолоно хлебавши. А в день возвращения позвонил Жук и бодрым голосом поинтересовался:
— Ну чё, пацаны, как там? Всё чики-пики? Видаки пристроили?
— Не пришли видаки, телефон у них молчит и в Москве какая-то лажа, — загробным голосом прохрипел Кондрашов. — Похоже, кидалово это, Костя.
— Что?! Ты, вообще, в своём уме? Как не пришли?! А почему я об этом узнаю только через неделю?! — заорал Жук.
Ещё один день прошёл как в тумане. Состояние растерянности плавно перетекло в депрессивный психоз, хотя робкая надежда на то, что с участием Жука ситуация волшебным образом разрешится, ещё присутствовала. Костян приехал ближе к вечеру на грузовом микроавтобусе с несколькими братками. Взглянув на него, Николай понял, что ничего хорошего от этого визита ждать не стоит. От былого дружелюбия и весёлости не осталось и следа. Высокомерный взгляд и недовольный вид исключали общение на равных.
—Договор давай, — устало произнёс Жук, глядя мимо Кондрашова, — и расписку москвичей.
— А, да, сейчас, — растерянно ответил Коля и открыл ящик стола.
— Да не щас, а быренько! — грубо отрезал Костян. — У меня из-за вас теперь проблем — выше крыши.
Кондрашов переворошил содержимое ящиков своего стола, но договора и расписки там не было.
— Что за фигня? — возмутился он, — Йося, а ну посмотри-ка у себя и в сейфе.
Но документов не было ни в сейфе, ни среди бумаг Иосифа.
— Зашибись! — вспылил Жук, — да вы чё, клоуны, за лоха меня держите?! Я вам такие бабки заслал! — и после короткой паузы прошипел: — Э, пацаны, так вы что, меня кинуть решили, а?
Николая покоробил внезапно изменившийся тон и отношение «покровителя», но он удержал себя от резких высказываний.
— Костя, о чём ты? Мы же все вместе договаривались! Эти люди с тобой приехали и к тебе собирались ехать после расчётов, — с трудом сохраняя внешнее спокойствие, ответил Кондрашов.
— Я их знаю так же, как и вас, — парировал Жук, — и рассчитывались вы без меня. Так может… — на секунду он затих и снова взорвался: — Может, вы вообще никому ничего не платили?! Ну, вот что, — резюмировал Костян после очередной паузы, — сейчас мы всё ваше барахло изымем вместе с наличностью — в качестве хоть какого-то обеспечения, хотя это и на полпроцента не потянет, чтобы возместить ущерб. А вы пока ищите бумаги. Найдёте — будем разбираться.
Братва, приехавшая с Жуком, начала выносить всё более-менее ценное из офиса и грузить в микроавтобус. Вынесли факс, компьютер, видеодвойку, подаренную москвичами, несколько ящиков виски, которые Коля собирался развести по магазинам. В последнюю очередь качок выгреб из сейфа оставшуюся наличку — скромные оборотные средства, и потребовал отдать ему ключи от «четвёрки». На выходе из офиса он повернулся и металлическим голосом заявил:
— Ищите бабки. Чем быстрее найдёте — тем лучше для вас; по расписке, что у меня, будете платить неустойку — десять процентов ежемесячно от суммы. И от абонентской платы это вас не освобождает!
Офис выглядел как после погрома: всюду были разбросаны листы бумаги и пустые коробки. Из оргтехники остались только старая печатная машинка и радиотелефон, да и то только потому, что машинка не представляла какой бы то ни было ценности, а трубку телефона всё время держал в руках Иосиф. Друзья сидели молча, совершенно подавленные. Спустя минут десять Николай заговорил первым:
— Так, ну ладно, оставим лирику и прочее. Давай искать договор.
— Ты Ленке позвони. Может, она знает, — предложил Росман.
Лене с утра нездоровилось, и она осталась дома. Кондрашов позвонил, но ничего обнадёживающего от жены не услышал.
— Понятно, — со вздохом выдавил он из себя в конце разговора. — Я, наверное, поздно приду. Будем искать документы, ну и обдумывать ситуацию.
За час друзья перерыли весь офис от и до, но искомых бумаг так и не нашли.
— Как в воду канули, — окончательно расстроился Николай.
— Слушай, Коля, а может, твоя Ленка прихватила случайно, а потом забыла. Такое же может быть? У них, у баб, это часто бывает, — предположил Йося, — ты бы дома поискал.
— Тоже верно, пойду, пожалуй. Всё равно тут уже по нескольку раз перерыли.
Кондрашов шёл домой быстрым шагом — ему не терпелось найти эти проклятые документы; ему всё ещё казалось, что договор найдётся, ситуация прояснится и временные неприятности скоро забудутся.
Подойдя к своей комнате, Николай услышал за дверью смех жены и знакомый мужской голос. Он открыл дверь и увидел Лену вместе с Жуком в своей постели. Оба были раздеты и тяжело дышали. В помещении повисла немая пауза, которую первым нарушил Костян:
— Палево, — прокомментировал он своё положение, натягивая штаны и, видя обезумевшее лицо обманутого мужа, добавил: — Только давай без истерик, ладно. Не будем усугублять и без того дерьмовое положение.
Быстро одевшись, Жук выскользнул в коммунальный коридор, а Лена, накинув халат и надув губы, отвернулась к окну.
— Ну, чего молчишь? — первой не выдержала она. — Давай, скажи, какая я шалава! Ты же это хочешь сказать?!
Но Николай плохо соображал, что говорить и как себя вести. Он стоял и хлопал глазами, лишь слегка покачивая головой.
— Между прочим, — продолжала Лена, — если бы не Костя, вас за ваши дела вообще за яйца подвесили бы.
— Заткнись, — процедил Николай сквозь зубы, — где договор и расписка?
Жена сжалась и уткнулась лбом в оконное стекло.
— Откуда я знаю, где этот сраный договор! У себя ищите.
Николай растерянно ходил по комнате, собирая свои личные вещи и бросая их в сумку.
— Мразь, шлюха, — бубнил он себе под нос.
— Осмелел! — повысила голос Лена. — Что же ты при Костике не возмущался? Конечно, он бы тебе быстро рога бы открутил.
Коля, собрав самое необходимое, пнул ногой дверь и выскочил в коридор. Выйдя из дома, он зашагал по улице на автопилоте, и только у Йосиного подъезда сообразил, куда шёл. Он был раздавлен и унижен, как ему казалось тогда, до предела, до невозможности. Николай ненавидел себя за трусость, за то, что не смог достойно ответить этому зарвавшемуся спортсмену и поэтому ещё минут десять прогуливался по двору, чтобы успокоиться, прежде чем подняться в квартиру к Росману.

Закончив рассказ, Коля уткнулся взглядом в рисунок на обоях. Вид у него был жалкий, надломленный, и Иосиф всё больше отмалчивался, чтобы случайно не добавить соли на открытую душевную рану друга. Кондрашов достал из сумки старую записную книжку и начал не спеша её перелистывать.
— А может, нам к другим бандосам податься? — прервал молчание Росман неожиданным вопросом.— Ну, если Жук не может решить проблему, так кто-то другой это сделает?
— Ага, — устало ухмыльнулся Николай, — и будем платить и тем, и другим всю оставшуюся и тогда уже точно недолгую жизнь. — Он внимательно посмотрел в блокнот и продолжил: — Йось, а можно я с твоего телефона по межгороду позвоню?
— Ну, если не в Америку и не очень долго.
— В Мурманск, Сашке Скворцову. Помнишь его?
Росман демонстративно поморщился. Они были немного знакомы по редким встречам в студенческих компаниях, и оба не питали друг к другу особых симпатий. Саша Скворцов и Николай учились на одном курсе и были дружны. Саня был старше своих однокурсников на два года, поскольку поступал после армии, а служил он в Афганистане, хотя и не любил рассказывать о своей боевой молодости. Парнем он был бойким, даже лихим, хотя добродушным и честным. На последнем курсе его отчислили за драку с комсоргом факультета, после чего он уехал к своим родственникам в Мурманск.
После нескольких длинных гудков на другой стороне телефонного провода ответил сонный голос:
— Ну?
— Баранки гну! Саня, это я — Колян Кондрашов.
— Колямба! Ёлы-палы! Здорово, братуха! — воспрял Скворцов. — Ну ты прямо чародей, как подгадал-то!
— В смысле? — не понял Николай.
— Да я только два дня как приехал, меня ведь больше года не было на родных северах.
— А где был?
— Где был, где был… Вот так сразу тебе и выложи! Далеко был, Коля, — не по телефону. Ты-то как?
— Хреново я, Саня. Впрягся в бизнес, да попал, похоже, не по-детски.
— Так давай, докладай, может, чем поможем.
— Так у меня тоже не телефонные истории.
— Так прыгай на паровоз! Денёк потрясёшься — и у меня. А я встречу.
Иосиф был не в восторге от этой затеи.
— На поездку опять же бабки нужны. Ну и… — Йося замялся, — эти гоблины не отстанут. Тебя не будет — ко мне припрутся. А у меня мама больная, отец весь на нервах.
Кондрашов порылся в кармане и достал тоненькую стопку купюр.
— Вот, на аренду отложил и пару коробок сигарет на продажу собирался выкупить. Давай поделим. А если бандосы появятся, вали всё на меня. Ты же бухгалтером в фирме числишься — с тебя взятки гладки. Скажешь, я бабки искать поехал.
Переночевав у Росмана, Николай направился на вокзал заблаговременно, чтобы успеть купить билет и где-то перекусить, так как объедать Йосю в столь тяжёлый момент ему не хотелось. Возле метро мимо него промелькнуло знакомое лицо. Коля приостановился и обернулся. Девушка, пробежавшая секунду назад мимо, сделала то же самое — прямо как в той песне Макса Леонидова: он оглянулся посмотреть — не оглянулась ли она… Взгляды встретились, и оба ахнули.
— Коля? Кондрашов?! — вскрикнула девушка, широко раскрыв глаза.
— Алина Серг… Алина! Здравствуйте, то есть привет! — воскликнул изумлённый Кондрашов.
— Вот дела! Надо же! Сколько же лет прошло? — задумчиво произнесла Алина, подходя к молодому человеку, не отводя от него своих больших серых глаз.
Коля тоже пожирал глазами свою старую знакомую — свою первую, в определённом смысле, учительницу. Она же немного смутилась, возможно, вспомнив дела давно минувших дней, но совладала с собой и продолжила:
— Ну, как ты? Ещё учишься или работаешь? Красавец. Повзрослел. Только замученный какой-то, уставший.
— Вы… ты совсем не изменилась, отлично выглядишь,— сбивчиво заговорил Коля. — А я, да что я? Нормально. Окончил университет. Начинаю работать. Пока хвастаться нечем.
Алина действительно прекрасно выглядела, словно и не было за плечами восьми с половиной лет, прошедших с той волшебной ночи в спортзале таллиннской школы.
— Женился, наверное? — кокетливо поинтересовалась девушка.
Николай иронично хмыкнул:
— Ага. И даже уже почти развёлся. Буквально вот вчера.
— Ну и у меня примерно такая же история, — призналась Алина с грустной улыбкой. — Пожили годик, не расписываясь, да и разбежались. Коленька, ты меня прости, я очень спешу. Мне в ОВИР нужно успеть. Я же за границу еду — танцевать. Представляешь? — не без гордости сообщила девушка, и её глаза радостно засияли.
— Да ну? Здорово!
— Да вот. Предложили работу в танцевальном коллективе. Сначала в Турцию. Потом в Европу. Я же когда-то танцами занималась. Решила: если не сейчас, то когда? Да и здесь как-то всё не очень складывается.
— Жаль, что спешишь. Хотя у меня тоже через час поезд, правда, недалеко и ненадолго — в Мурманск.
Они постояли ещё пару минут, не отводя друг от друга горящих глаз. Им так хотелось насмотреться впрок — кто знает, через сколько лет ещё суждено встретиться? И суждено ли вообще?
«За границу, надо же. Вот умница. Не то, что некоторые… — думал Кондрашов, провожая уходящую вдаль первую любовь печальным взглядом. — Пусть хотя бы у неё всё будет хорошо. Надо же, какая встреча!»
Ему вдруг так захотелось уехать с ней, убежать от навалившегося кошмара — от наглого Жука, от потаскухи-жены, от этого дикого, варварского уклада, навязанного его поколению без спроса и альтернативы. Но нужно было спешить на вокзал, потому что здесь оставался Йося, который будет его ждать, ведь он один не справится с бедами, неожиданно обрушившимися на их головы.

 

5

 

Билеты в кассе были только на боковые плацкартные места, что нисколько не огорчило Кондрашова — отсутствие комфорта резонировало со сложившейся ситуацией и смрадным настроением. Рядом ехали сутулый сморщенный мужичишка с женой и старушка, а перед самым отправлением забежал розовощёкий браток — совсем молоденький парнишка в малиновом пиджаке слегка не по размеру и с золотой цепью на шее. Он поставил на стол большую бутылку импортного пойла и пригласил соседей к столу. Морщинистый мужичок быстро подсел поближе к выпивке, оперативно достав пластмассовый стаканчик и скромную закуску. Кондрашов вежливо отказался; он, вообще, настороженно воспринял появление на соседнем месте бандитской физиономии.
«Нигде от вас, гоблинов проклятых, покоя нет, — подумал Николай. — А может, ты, малец твердолобый, засланный казачок?»
Но вскоре его опасения развеялись. Дима (так звали начинающего рэкетира) быстро захмелел и понёс всякую ахинею. Человек, выполняющий фискальное задание, не позволил бы себе лишнего, а этот вёл себя развязно, да и интереса к Николаю, после его отказа от совместного возлияния, больше не проявлял.
— Ну вот ты мне скажи, сынок, — затеял пьяную беседу мужичок-сморчок, — ну и как вот вы — эти, как вас там — рики… рэки…
— Рэкетиры, батя, — важно поправил его Дима.
— Ну да. Так вот, как вы свои дела решаете? Как деньги зарабатываете?
Молодой опричник напустил на себя побольше значительности и, чуть покачиваясь туловищем, промурлыкал, делая акценты на каждом слоге:
— Чиста канкретна, бля, батянька, решаем дела мы! Зарабатывают терпилы, батя, а мы берём то, чё хатим.
— Ну это в обчем плане, а вот непосредственно, так сказать, для примеру, — не унимался сосед.
— Мзду с комерсов сымаем, — начал перечислять Дмитрий, — ларёшников крышуем, а ещё, бать, — паренёк гаденько хохотнул, — лохов разводим.
— Это как это?
И парень начал своё сбивчивое повествование. В какой-то момент пьяный рассказ привлёк внимание Николая и он, отложив в сторону жёлтую газетёнку, дослушал его до конца.
Дима рассказал историю, один в один похожую на ту, что совсем недавно случилась с Росманом и Кондрашовым при покупке видеодвоек, только персонажи были другие, а вместо видеодвоек фигурировали пылесосы. Задачей бандитов было всего лишь «развести» доверчивых предпринимателей и повесить на них баснословные долги.
«Так вот оно что! — ужаснулся про себя Коля, вытирая со лба пот. — Так это значит, что не было никаких москвичей и никаких видеодвоек, и вся эта комедия была разыграна только для того, чтобы окончательно нас захомутать, превратить в рабов! — И тут его озарила ещё более омерзительная догадка: — Ленка! Невыход на работу, измена с Жуком; а её реакция на вопрос о договоре! Только она легко и незаметно могла взять документы, чтобы потом передать Костяну. Конечно она — кто же ещё?! Сука, тварь! — кровь прилила к лицу, и он с хрустом сжал кулаки».
— Не по-людски это, Митя, — после небольшой паузы, во время которой рэкетир допивал содержимое уже второй бутылки, заключил сморчок.
— У них судьба такая, батяня, — изрёк уже вусмерть пьяный Дима, — терпеть и пахать! Каждому своё — слыхал про такое, бать? Нонча мы хозяева́ жизни.

Здание вокзала медленно проплывало в заляпанном грязью окне. Мурманск встретил Николая пасмурной прохладой. Сашка стащил друга со ступеней вагона и заключил в стальные объятия. Он был всё такой же — весёлый и шебутной, только черты лица немного погрубели, взгляд стал жёстче, а на висках белела седина.
— Чё-то ты скис совсем, братело! — оценил Александр унылый вид друга.
— Ну вот так, — ответил Коля, — не заладилось что-то.

Друзья засели на большой кухне семейного общежития, в котором жил Саня со своими дядей, тётей и кучей племянников. Соседи были на работе, и ребята наконец могли вдоволь наговориться, обсудить события, произошедшие в жизни каждого за последние два года.
— Ну, рассказывай, где был, что видел? — спросил Кондрашов первым.
Улыбка мгновенно сошла с лица Скворцова, и он глуховатым голосом ответил:
— Что видел, лучше не спрашивай. В Карабахе я был, Коля, в Нагорном. Дружок мой армейский Вазген в прошлом году весточку прислал — вот я и рванул. Пришлось снова повоевать. Видно, участь моя такая, Колян. А недавно его — Вазгена, осколком зацепило, так я его после больницы в Ереван к родне отвёз и решил на бойню больше не возвращаться. Жизнь одна, Коляныч! Ну а ты-то как, что там у тебя стряслось?
Николай говорил долго и подробно, а завершил рассказ историей из жизни своего попутчика — молодого рэкетира Димы, которая и пролила свет на петербургские тайны свежего разлива. Внимательно выслушав друга, Скворцов залпом махнул полстакана самогонки и, немного
помолчав, предложил:
— Может, у меня останешься? Здесь чего-нибудь замутим.
— Да не могу я, Сань. Йося там остался. А он, сам знаешь…
— Да знаю я твоего Йосю, — пренебрежительно скривился Александр. — И чего ты с этим жидёнком связался?
— А ты что, в антисемиты записался? Вроде раньше за тобой этого не водилось.
— Знаешь, Колян, — ответил после короткой паузы Скворцов, глубоко затянувшись сигаретным дымом, — я, по-моему, тебе этот случай не рассказывал… Так вот, у нас в Афгане во взводе еврейчик был — Семён Нисаевич из Витебска, мы с ним ещё с учебки вместе. Возле базара под Кандагаром дух нам под ноги гранату бросил, мы тогда рядом шли — человек пять. Сёма мог отскочить или спрятаться за кого-нибудь — какой-никакой, а шанс выжить, но он эту гранату собой накрыл. Ему тогда собирались «Героя» присвоить, но дали только «Красной Звезды». Посмертно. А в учебке — за год до этого, когда ему предки червонец почтовым переводом присылали, он весь взвод в чайную водил. Там же у нас ещё хохол был — Петруха Карпенко. Так вот он, когда посылку из дома получал, сало под подушкой жрал, чтобы ни с кем не делиться. Такой вот национальный каламбур вырисовывается. А ты говоришь — в антисемиты…
— Но «Героя» всё-таки не дали… — не удержался Кондрашов от комментария.
— Не дали, суки. У нас тогда ротный с комбатом из-за этого шибко посрались.
— А Петрухе, который сало тайком жрал, наверняка бы дали. Вот тебе и правда жизни.
— Типун тебе на язык! — рявкнул Саня. — Петька жив-здоров, слава богу, под Луцком баранку крутит, — и ещё немного помолчав, закончил разговор: — Ладно, я ситуацию понял. До завтрашнего утра всё обдумаю, и тогда решим. Но только давай сразу на берегу договоримся: если я в ваш блудняк впишусь, идём до конца — что бы ни происходило, под какой бы каток нас ни затащило.
— Годится, — хлопнул друга по плечу Николай и встал из-за стола.

Было уже почти по-летнему тепло, когда друзья шагнули на питерский перрон из обшарпанного тамбура. Один из милиционеров, стоявших у выхода с платформы, резко окликнул:
— Молодые люди! Документики предъявляем. И сумки для досмотра.
Саня широко улыбнулся, доставая из кармана паспорт, и распахнув молнию сумки, придвинул её ближе к стражу порядка.
— Пожалуйста, товарищ сержант.
— Запрещённое что есть? — спросил мент, внимательно глядя исподлобья на Николая.
— Ну как водится, — смеясь, ответил за друга Скворцов, — оружие, наркотики…
— Шутки, значит, шутим? — недовольно пробормотал сержант, наскоро просмотрев сумку Александра, и перешёл к осмотру вещей Николая, тщательно обшаривая каждый квадратный сантиметр его клади.
— Чего он ко мне прицепился? — обиженно спросил Коля, когда милицейский патруль оказался позади.
— Видишь ли, Коляныч, менты — они твою нерешительность, зажатость на раз считывают — глаз-то намётан. А вывод такой: при любых обстоятельствах нужно держаться легко и раскованно, чтобы ни одним нервом не выдать напряжения. Это тебе на будущее — бесплатный совет.
Они шли по улице, обходя кучки мусора и выбоины в асфальте, на которые уже давно никто не обращал никакого внимания. Вдоль стены дома стояли продавцы табачных изделий — угрюмые пожилые люди в лохмотьях с ассортиментом сигарет в руках. В их глазах — боль и усталость, на лицах — уныние. Вокруг с озабоченным видом мельтешили прохожие, закутавшись в свои шкурные проблемы; никому не до чего не было дела. Кондрашов вспомнил, как всего лишь несколько лет назад он вместе с друзьями наслаждался свежим ветром перемен, сквозившим из всех «щелей», как с упоением засматривался сюжетами из программы «Взгляд», с нетерпением ждал острые репортажи из «600 секунд», как выходил на стихийные митинги после лекций…
«Куда всё ушло и почему всё сложилось именно так? — удивлялся молодой человек. — Почему разруха, словно пятно жира на одежде, проникает всё глубже и глубже? Ведь так бойко, так задорно совсем ещё недавно начиналась справедливая борьба со всем старым, застойным, отжившим!»
Понимание того, что на самом деле произошло с его городом, страной и народом, начнёт приходить к Кондрашову значительно позже — лет через десять-пятнадцать, а пока картины убогой реальности не вызывали у него ничего, кроме сочувствия и недоумения. Несмотря на гуманитарное образование, он не находил ответа, почему мёд красивой жизни, льющийся с экранов телевизоров и журнальных страниц, в обычных серых буднях чаще оставлял горькое послевкусие разочарований.

Николай позвонил в дверь, за которой послышалась возня и шуршание. Перепуганный Йося вышел на лестницу, не впуская гостей в квартиру.
— Привет, Коль. А, Саша, привет, — изобразил он на своём лице притворную улыбку и, замявшись, продолжил оправдательным тоном: — Ребят, ко мне никак сейчас, — Росман нервно моргал от страха и волнения. — Вчера Жук со своими выродками притащился, начали ходить по квартире, орать. Матери потом скорую пришлось вызывать, отец тоже до сих пор места себе не находит.
— Ну вот, мы и приехали разобраться, — спокойно и уверенно заявил Скворцов.
— Н-не… нет, — начал заикаться Иосиф, — не надо. То есть, вы разбирайтесь, а я — пас.
— Йось, так может выйдем, прогуляемся, заодно и обсудим всё? — разумно предложил Николай.
— Я же говорю, Коля, я пас, — неуверенно настаивал на своём Росман. — Коля, ты тут в городе сейчас как бы один, Саня — парень вообще не местный. А у меня мать больная, отец, сестра с племяшом на Ваське. Вы, ребята, извините, но…
— Понятно, — рявкнул Александр, — пошли отсюда, Колян.
Парни молча вышли из подъезда. Первым заговорил Скворцов:
— Ну, что я тебе говорил?! Нефиг было связываться с этим…
— Да Сань, его тоже понять можно. Напугали парня, плюс семья, одно слово — бандиты. А что касается зря — не зря, так Йося человек полезный, в коммерции — как рыба в воде. Да и вообще, это была его идея — бизнесом заняться.
— Вот и дозанимались, — критически заметил Саня.
Друзья переночевали у однокурсника, родители которого недавно уехали на дачу, а на следующий день совершенно случайно и очень кстати Николаю удалось снять маленькую комнатуху во дворе дома, где располагался офис их с Йосей фирмы. Трубка радиотелефона, взятая по-тихому из офиса, позволяла звонить с офисного номера, не выходя из комнаты, а адаптер, купленный на ближайшей барахолке, был умело приспособлен под зарядное устройство. Для начала друзья решили присмотреться к своим оппонентам со стороны — проследить за местом, где ежедневно собиралась бригада Жука — в небольшом кафе на Петроградке, благо маленький скверик напротив заведения позволял делать это незаметно, сливаясь с кучками местных алкашей. Кроме того, было выбрано место будущей встречи — во дворах расселённых аварийных домов за Балтийским вокзалом; Кондрашов предложил несколько адресов, но проехав по всем, Скворцов остановился на самом глухом и заброшенном варианте из тех, что поближе к центру.
После второго дня наблюдений Николай задал другу вопрос, который крутился у него на языке ещё с Мурманска:
— Я, Сань, всё же не совсем понимаю: вот мы их пасём, место подготавливаем для встречи, но при любом раскладе нам вдвоём эту кодлу не одолеть. Да они с нами и говорить-то не станут.
— Не боись, Колян. Я ещё в Мурманске перед отъездом своим боевым друганам телеграммки откатал, так что пополнение на подходе.
Николаю бы спросить у друга: какой адрес или телефон он указал в телеграммах для связи и куда, собственно, они должны приехать, но Кондрашов, смертельно уставший после дня, проведённого на ногах, упустил из виду эти существенные нестыковки.
К обеду следующего дня в кафе, где «заседал» Жук с компанией, зашёл человек, показавшийся Кондрашову знакомым.
— Да это же… — задумчиво произнёс Коля, привстав со скамейки, — да это же «москвич» — один из тех, с кем мы договор на видаки подписывали и кому деньги передавали.
Примерно через час этот человек вышел из кафе в сопровождении Жука. Они о чём-то оживлённо беседовали, смеялись, после чего пожали друг другу руки и разошлись по своим машинам.
— Что и требовалось доказать…, — сказал Скворцов и похлопал Колю по плечу, — или ещё остались сомнения?

Проснувшись утром, Сашка сообщил, что игра в штирлица затянулась и пора переходить к решительным действиям.
— Но а как же, Сань, твои люди? С кем действовать-то? — удивлённо воскликнул Кондрашов.
Скворцов поковырялся в своей сумке и извлёк из её недр укороченный автомат Калашникова.
— Вот главный переговорщик, — погладил он новенький АКС-74У, осматривая его с любовью, словно девушку.
— Так как это? — недоумевал Колька, вытаращив испуганные глаза. — Нас же менты шмонали?
— Вас шмонали, — уточнил Сашка с улыбкой, — но я тебе ещё на вокзале сказал, как с ментами обращаться, — и после короткой паузы добавил: — Колямба, ты что, забыл, откуда я приехал? Да если я эту машинку через всю страну провёз, неужели на ваших питерских ментах споткнусь? Я его к днищу сумки скотчем приклеил, рядом с ним таким же макаром магазины и патроны пришпандорил, сверху — жёсткое дно сумки, потом шмотки. Чтобы его найти, нужно было очень постараться, а для этого стимул нужен — наводка или слабина какая с моей стороны, но, слава богу, всё обошлось.
— А как же боевые друзья? — насторожился озадаченный Кондрашов.
— Тут я чуток слукавил, — признался Саня, — чтобы тебя не будоражить раньше времени, но как только ситуацию с мёртвой точки сдвинем, сразу и телеграммы отстучим. Срочные. Нужно же ещё адрес указать, куда пацанам прибывать.
По спине Николая пробежал холодок. Он по натуре не был бойцом, ему и драться-то по-настоящему приходилось всего пару раз в жизни, да и то не слишком результативно. Сначала он просто доверял Сашке, полагаясь на его отвагу и опыт, но теперь, когда возможные последствия стали проявляться отчётливее, он как-то сразу сник и побледнел.
— Санёк, я чё-то как-то…
— Зассал, — закончил Скворцов мысль друга, — говори как есть, Коляныч, тут баб нет, стесняться некого.
— Да не готов я к тому повороту. А если… — начал возбуждённо предполагать Коля, но сразу осёкся.
— Послушай, — Александр присел возле друга, положив ему на плечо свою тяжёлую руку, — то, во что ты вляпался, имеет несколько названий, одно из которых — война. Да, Коля, война! Почти как там, где был я, только временами ещё гаже и подлее, потому что границы между своими и чужими слишком размыты. Так вот, у тебя было два выхода: остаться в Мурманске, и я, заметь, тебе это предлагал, или вернуться, что означало принять вызов. Ну, можно ещё куда-нибудь свалить, что тоже равносильно дезертирству — перед самим собой, Коля, дезертирству. Тебя кинули, да что там кинули — в рабы записали, жену твою отымели чуть ли не у тебя на глазах, а тебе по-пацански и не ответить. Да я не осуждаю, Коля — разные бывают ситуации. Только ты определись, хочешь ты дальше открыто — по-мужски — жить или так и будешь огородами бегать? Мне казалось, что мы обо всём договорились.
Николай сидел с опущенной головой.
«Конечно, Саня прав, — размышлял он, — а ты, придурок, нарисовал себе розовые картинки, что вот приедет герой войны и чудесным образом всё решит, скажет Жуку секретные слова и тот испугается. Дурак ты, Кондрашов!»
— Мои действия? — сухо спросил Коля, не поднимая головы.
— Ну вот и отлично. Сейчас позвонишь Жуку и договоришься о встрече — сегодня же вечером, чтобы у них меньше времени на соображение было.
Текст разговора сочинили за десять минут и, подбодрив себя крепким матерным словцом, Кондрашов снял телефонную трубку.
— А, здорово, — пробурчал Жук сонным голосом, — ну, как съездил? Бабки нашёл?
— Нашёл, — строго ответил Николай. — Видеодвойки нашёл, — и спустя несколько секунд добавил: — вместе с москвичами.
В телефонной трубке повисла затяжная пауза.
— Так молодец. Ну и?.. — не смог скрыть удивления Костян.
— Ну и встретиться надо.
— Так я заеду. Ты в офисе уже?
— Нет, Жук, не в офисе. На нейтральной территории встретимся, за Балтами на Шкапина.
Несмотря на то, что Жук только что проснулся и соображал ещё не очень, парнем он был смышлёным, поэтому быстро уловил и наглый тон, и общее направление разговора.
— Ты чё, олень ветвистый, рамсы попутал? — раздался его злобный вопль, — Ты — пинчер мокрохвостый, стрелу забить решил?! Со мной?! Со своим благодетелем? И не боишься, что отшлёпаю?
Жук громко засмеялся, но Николай был готов к провокациям и спокойно, не срываясь на крик, чем окончательно взбесил Костяна, закончил разговор:
— Ну вот сегодня в девять вечера тебе такая возможность представится, на Шкапина во дворе.
Кондрашов назвал номер дома и положил трубку.
«Будь что будет», — подумал он, — и, неожиданно для себя самого повеселев, начал готовить завтрак.
Друзья приехали на адрес заблаговременно, на случай, если бандосы решат сами заранее прощупать место, но до последнего момента никто из бригады Жука так и не появился.
— Это хорошо, что никого не было, — успокаивал Александр. — Значит, серьёзно к нам не относятся. Хотя зря — им же хуже.
Сценарий встречи был продуман до мелочей. Коля должен был встретить Костяна и на некоторой дистанции изложить свои требования. Далее, если диалог начнёт складываться, Саня планировал появиться из укрытия и подойти несколько ближе, ну а если нет…
— Дам пару очередей в воздух, — пояснил Скворцов, — сразу образумятся. — Ты только, если выстрелы услышишь, падай на землю, чтобы случайно рикошетом не задело.
Было ещё светло — белые ночи пока не начались, но уже стремительно приближались к ленинградской широте. Двор выглядел как после обстрела немецкой артиллерии во время войны. Зловеще чернели пустые оконные проёмы, груды строительного мусора виднелись тут и там. Кондрашов нервно ходил взад и вперёд в дальнем углу, что-то непрерывно бормоча. Так он пытался успокоить свои нервы самовнушением.
Ровно в девять — завидная пунктуальность! — в арке заурчал мотор и выглянула хищная пасть чёрной БМВ. Слегка притормозив на въезде, машина резво заехала во двор, следом за ней — тёмная «девятка». Жук степенно вышел из «бэхи» и лениво потянулся. Двери авто распахнулись и из них так же нехотя стали выползать братки — всего человек семь. Они не сразу заметили одинокую фигуру Николая, а заметив, начали смеясь показывать пальцами в его сторону. Жук стоял прямо с высокоподнятой головой, словно ожидая, что заблудший комерс подползёт на коленях вымаливать прощения.
Кондрашов сделал несколько шагов навстречу и остановился. Примерно об этом они и договаривались с Саней, только Коля не чувствовал мгновенно ставших ватными ног.
— Ну что, лохопет оборзевший, за базар отвечать нужно, — с улыбкой брякнул Костян.
Мысли в голове Николая спутались, язык онемел, но он всё же нашёл в себе силы произнести несколько заученных слов:
— Жук пусть подойдёт, а остальные — у машин.
Возможно, оттого, что сказано это было как-то уж слишком робко, братва дружно рассмеялась, и смех этот, отражаясь от старых, видавших виды, стен, разнёсся по всему двору. Жук, всё так же нагло лыбясь, подошёл к Николаю почти вплотную и, не размахиваясь, нанёс сильный прямой удар в лицо. Кондрашов упал, но быстро пришёл в себя, и уже собрался подняться, как тут же двор заполнили резкие глухие звуки автоматных очередей вперемешку со страшными криками. Он уткнулся щекой в сырой грязный асфальт, да так и остался бы лежать без движения, если бы спустя некоторое время чья-то рука не схватила его за ремень.
— Вставай, Колян, простудишься, — пошутил Скворцов, помогая другу подняться.
Ужас сковал мышцы Николая и застыл в широко раскрытых обезумевших глазах. Крепкие, здоровые парни, меньше минуты назад вводившие его в ступор своим громким, развязным хохотом, лежали в безобразных позах, истекая кровью.
— Валим! Ща менты нагрянут!— крикнул Саня и, схватив друга за рукав, увлёк за собой в проход между домами.
— Т-т-ты же сказал, что в воздух… — заикаясь и задыхаясь на бегу, прохрипел Кондрашов.
— Потом, Коляныч, потом, — перебил его Саня, проторяя путь в лабиринтах проходных дворов. — Эх, Колька, я тебе когда говорил, что нужно боксом заняться? Вот теперь ходи — свети фонарём.
Но Николаю было не до утешительных замечаний; он бежал, с трудом сдерживая рвотный рефлекс — его невыносимо тошнило от только что увиденного и пережитого.

 

6

 

Бледный как смерть, Кондрашов нервно ходил из угла в угол в маленькой комнате, периодически тяжело вздыхая, судорожно хватая ртом воздух, словно рыба, попавшая на сушу. Он проклинал ту минуту, когда, сидя у Йоси на кухне, решился позвонить Скворцову.
«Не свихнулся бы», — подумал Александр, сочувственно глядя на друга.
— Да я только первую очередь выпустил поверх голов, а тот, что ближе к машине был, к багажнику рванул — я сразу понял, что там стволы, — пытался он оправдаться, наполняя очередной стакан водкой.
Николай один влил в себя уже почти пол-литра, но водка, ввиду запредельного стресса, отказывалась включать защитные механизмы расслабления.
— Как?! Как теперь жить дальше?! — истерично вопрошал Кондрашов. — Даже если каким-то чудом пронесёт, как жить с таким грузом дальше?!
— Да так и жить! — не выдержал нытья Скворцов, — на тебе крови нет, так что прямиком в ад не попадёшь; о моих планах ты не знал, а значит, если что, срок получишь минимальный. Да, — добавил он тоном ниже: — позвони Йосе, пусть пока на дно заляжет — дверь никому не открывает и телефон не берёт.
У Николая уже не оставалось нервных сил на укоры и возражения, и он плюхнулся на табуретку, прислонившись к оклеенной газетами стене.
— На вот, — Саня достал из кармана картонную коробочку, вынул из неё блистер и выдавил на ладонь пару таблеток, — феназепам — у бабки вчера купил в переходе — как чувствовал, что понадобится.
Через десять минут Коля уснул, а Саня сел за стол, аккуратно разложив на нём детали разобранного автомата, и начал протирать их ветошью. Процесс чистки действовал на него успокаивающе — колючий, остекленевший взгляд постепенно оттаивал. Собрав автомат, он лёг на диван и почти сразу захрапел.

Руководствуясь простой логикой, парни предположили, что кто-то из вышестоящих Жука должен с ними связаться. Кроме как по офисному номеру, сделать это было невозможно, и они не выпускали из рук трубку радиотелефона, снова, как и перед беседой с Костяном, оговорив детали возможного разговора. Однако ближе к вечеру совместное нахождение в десяти квадратных метрах стало невыносимым, и они вышли прогуляться. Проходя мимо собора, Сашка предложил:
— Зайдём?
Николай пожал плечами — скорее в знак согласия, чем наоборот, и друзья зашли внутрь. В храме было уютно, пахло маслом и ладаном. Служба недавно закончилась, и последние прихожане покидали помещение. Пожилая женщина в платке вынесла ведро с водой, обозначив тем самым начало уборки. Скворцов долго стоял у иконы Николая Чудотворца, Кондрашов скромно сидел на лавочке. Наконец Саша подошёл и присел рядом.
— Давай ещё чуть-чуть посидим, — тихо попросил Коля.
— Ага, спокойно здесь, — словно прочитав мысли друга, согласился Александр.
Они ушли только тогда, когда женщина, вымыв пол и протерев иконы, собралась закрывать храм.

Несколько следующих дней прошли в тревожном ожидании.
— А может, они про нас забыли? — неуверенно предположил Николай.
— Святая наивность! — улыбнулся Саня.
Вечером зазвонил телефон. Кондрашов вздрогнул, а Скворцов засмеялся:
— Ну вот, накликал. Давай, только соберись, — и протянул трубку другу.
— Кто это? — раздался в динамике тихий незнакомый голос, — Коля, это ты?
— Да, — справившись с волнением, ответил Николай.
— Коленька, я тебе вот что скажу: ты, сынок, меня не интересуешь, к тебе у нас даже претензий особых нет. Мне нужны отморозки, которые моих ребят положили.
Николай снова собрался с духом, сильно сжав кулак правой руки.
— Мои люди и положили. И не просто так, а за дело.
Голос на другом конце провода на несколько секунд затих.
— Не за дело, а по беспределу, — повысил тон анонимный собеседник. — Ты, часом, крышей не съехал? Слушай, а может, ты псих?
— Может и псих.
— Ты знаешь, соплячок, что за этот самый беспредел полагается?
— Не надо было людей разводить и наглеть через край — остались бы живы, — ничуть не смутившись, заявил Кондрашов.
— Ты хоть понимаешь, гадёныш, что уже не жилец на этом свете? Тебя, мерзоту, даже на луне найдут.
— Ну, если не жилец, так мне уже, вроде как, и бояться нечего. Да и прятаться я особо не собираюсь — так, меры предосторожности. И вообще, на войне как на войне, — спокойно ответил Коля, выдерживая интервалы между фразами, после чего положил трубку и шумно выдохнул.
Саня одобрительно поднял вверх большой палец и неуместно пошутил:
— По телефону у тебя лучше получается, чем… — но поймав злой взгляд друга, оставил мысль незаконченной: — Да ладно, шучу. Молоток! Можешь ведь, когда хочешь. И кто это был?
Кондрашов пожал плечами:
— Наверное, Нестор.
— Да ты чё?! Тогда ваще — мужик! И чё?
— Да в том-то и дело, что ничё хорошего. Да чего ты придуриваешься? — сорвался Николай. — Ты же сам всё слышал!
Ближе к ночи к офису подъехали три машины, из которых вышли бравые ребятки и, выбив дверь, ворвались внутрь. Николай с Александром наблюдали за погромщиками из окна своей комнаты. В офисе горел свет, и поэтому было видно, как орудует суровая братва: на пол летели стеллажи, ящики письменного стола, печатная машинка… Сломав всё, что было можно, парни вышли во двор и сели в машины. Впрочем, в проёме арки скрылось только два автомобиля; третий отъехал в дальний угол двора и «замер».
— Пропасти́ решили, — с издёвкой прокомментировал Скворцов и, убедившись в наличии сигнала радиотелефона, добавил: — Вот дебилы-то, не допёрли про базу телефона, я её за стол запихнул, чтобы не нашли.
Хотя окно комнаты, которую снимали ребята, выходило во двор, вход в подъезд находился со стороны маленького переулка, что позволяло им наблюдать за происходящим возле офиса и при этом выходить из квартиры незамеченными.
— Надо бы как-то узнать, что там у Йоськи, а то у меня на душе неспокойно — хрень какая-то снилась, — признался Кондрашов ближе к утру и потянулся к телефону, но тут же вспомнил, что сам велел ему не снимать трубку.
На этот раз Саня не стал ёрничать и сам предложил прогуляться к дому Росмана. Предчувствия не обманули Николая. Возле дома Иосифа стояли пожарные машины, в нос ударил едкий запах гари. Кондрашов поднял голову вверх — там, где были окна Йосиной квартиры, теперь зияли чёрные обгоревшие дыры. Кондрашов признал среди стоящих рядом зевак соседа Росмана по лестничной площадке. Он подошёл к нему поближе и тихонько спросил о случившемся.
— Поджог кто-то, — к гадалке не ходи, — ответил сосед. — Роза не выдюжила — задохнулась, бедняжка, а Лёву и сынка его в больничку отвезли.
Маму Йоси звали Розой, а отца — Львом Моисеевичем. Николай с трудом проглотил густой комок слюны и, повернувшись, побрёл прочь. Скворцов догнал друга уже на улице.
— Сань, у тебя патронов много осталось? — спросил Кондрашов монотонно.
— Достаточно. А чё?
— Я знаю, где логово Нестора. Берём твою базуку и валим их всех. Если уцелеем, рванём из города навсегда.
— Э, братуха, не спеши; — покачал головой Александр, — тогда Йося точно из больницы живым не выйдет. Хотя твоё рвение не может не радовать. Эти уроды только и ждут, чтобы мы суетиться начали.
— Так что же делать?! — заорал Коля, привлекая внимание прохожих.
— В какую больницу их могли отвезти? — задал Скворцов встречный вопрос.
— Ближайшая Мариинская, хотя, может, и в Максимилиановскую. Позвонить можно, уточнить.
— Сейчас уточнишь, объяснишь мне, как добраться. Я их найду; покручусь там. Если что, прикрою; меня-то, кроме Йоси, никто в лицо не знает. А ты будь на телефоне.
Несмотря на попытки что-то предпринимать, по большому счёту друзья не знали, что делать дальше. В любой момент ситуация могла измениться самым непредсказуемым образом. Они оба понимали это, только если для Александра такое положение дел было привычным состоянием постоянной боевой готовности, то Николай, в силу миролюбивого характера и гуманистического воспитания, переносил испытания крайне тяжело.
Саня уехал в больницу ближе к обеду, но не вернулся ни к ночи, ни к утру следующего дня, а в полдень позвонил мужчина и, представившись Виктором Ивановичем, сообщил, что знаком с их проблемами и хотел бы помочь. Он продиктовал номер своего домашнего телефона, сказал, что тоже живёт в центре, даже назвал улицу и номер дома. Был он на удивление вежлив и не настаивал на немедленной встрече.
— Если решитесь поговорить, — добавил он, — позвоните, я подойду. Со своей стороны гарантирую полную конфиденциальность.
Как ни странно, но тон и манера речи звонившего немного успокоили Кондрашова. Он снова и снова прокручивал разговор в уме, но так и не смог обнаружить или почувствовать коварной ловушки.
Саня пришёл только вечером и рассказал, что одна из машин, подъезжавших к офису в день погрома, дежурит теперь возле больницы, и что у входа крутятся бритоголовые гориллы, но к Росманам пока не суются.
— Они тебя там ждут, Коля, — сделал Скворцов утешительный вывод, — да и у Йоськи они тебя выкурить надеялись.
Кондрашов рассказал про странный звонок. Саша минут пять курил возле окна, потом, уверенно потушив окурок о край пепельницы, сказал как отрезал:
— Пошли.
— Куда? — удивлённо округлил глаза Николай.
— На встречу с этим… Куй железо не отходя от кассы. Позвоним ему с ближайшего таксофона. Если выйдет сразу — будешь говорить, задержится — значит му́тит что-то — не пойдёшь, со стороны посмотрим. Ну а я рядом буду. Если что — знаешь…
— Да уж знаю, — нервно вздохнул Кондрашов.
Виктор Иванович — невысокий приятный мужчина в серых милицейских брюках, домашних тапочках и вязаной кофте, наброшенной поверх майки — вышел на улицу через пару минут.
— Простите, но вы просили как можно быстрее, — смущённо оправдывался он по поводу своего внешнего вида.
Виктор Иванович поведал, что является действующим сотрудником милиции — подполковником, позвонил Николаю по просьбе своего знакомого Нестерова, хотя на него он не работает, поэтому разглашать детали встречи не собирается, по крайней мере, до выяснения всех обстоятельств.
— Не скрою, меня Нестор просил тебя из «берлоги» выманить, но он мне не указ. Мне нужно знать, — сказал подполковник, глядя в глаза Кондрашову, — что за залётная бригада у нас в городе образовалась?
— Да нет никакой бригады, — признался Коля. — Жук нас развёл по-крупному, потом на счётчик поставил, да и не только… Друг мой из Нагорного Карабаха вернулся, помощь предложил. Я согласился.
Виктор Иванович продолжал «тестировать» собеседника своим сверлящим взглядом, вспоминая результаты экспертизы, подтверждающие тот факт, что стреляли из одного автомата, и, ущипнув пальцами мочку своего уха, задал последний вопрос:
— А какие требования ты, точнее уже вы, собираетесь предъявить?
— Возврат всего, что было взято, затем — впредь мы работаем самостоятельно, никому ничего не платим, — и немного подумав, всё же решил внести в список условие, на котором настаивал Скворцов, — все ларьки, магазины, фирмы, от офиса до метро и в этом радиусе будут работать под нами.
Подполковник снова тронул мочку уха, обдумывая ситуацию, и подытожил:
— Ну, в общем, решим так: вы пока затаитесь, дней на семь — десять, а я прикину, как лучше
поступить. А там или я вас найду, или вы мне звякните.
— У меня друг в больнице… — собрался объяснить Коля.
— Я в курсе. Ему ничего не угрожает. Я позабочусь. Сейчас уходи, а то мало ли что.

Через неделю по телевизору в милицейских хрониках передали, что сорокапятилетний предприниматель Аркадий Нестеров, известный в определённых кругах под криминальным псевдонимом Нестор, был застрелен в кафе во время ужина, однако Скворцов не имел к этому убийству ни малейшего отношения. А ещё через пару дней зазвонил давно онемевший телефон. Звонил Виктор Иванович.
— Ну что, новость слышал?
— Ага.
— Можем встретиться, всё детально обсудить.

Милиционер предложил Кондрашову и Скворцову сотрудничество. В то время многие силовики крышевали коммерсантов, прикрывали криминальные структуры. Это не считалось чем-то предосудительным, а такое выражение, как оборотень в погонах ещё не успело войти в обиход. Впрочем, ситуация в этом смысле изменилась с тех пор не слишком кардинально. Была ли смерть Нестора результатом бандитских разборок, или могущественный подполковник задействовал иные — скрытые механизмы влияния, — так и осталось тайной.

Коля выгнал из своей комнаты жену и поселил в ней Йосю с отцом; сам же с Саней продолжал ютиться в комнатухе у офиса, пока не закончился ремонт в квартире Росманов, сделанный на деньги из первой прибыли «Рос-Кона» — первой после начала работы на вольных хлебах. В мае стали съезжаться боевые друзья Александра — сначала Вазген, потом ещё пять человек.
Дела закрутились вихрем, довольно быстро появились крупные суммы денег. Жизнь расставляла новые акценты. После распада банды Нестора Скворцов жёстко пресёк попытки некоторых подконтрольных убиенному авторитету коммерсантов сменить «крышу». Каково же было удивление Азада, когда, придя в офис «Рос-Кона» по согласованию какого-то финансового вопроса, он увидел в директорском кресле своего бывшего грузчика Кондрашова. А ещё спустя некоторое время Николай стал совладельцем ресторана на Невском, где трудилась официантка Лена — бывшая жена директора фирмы, к которой и она не так давно имела некоторое отношение. Через год после трагических событий друзья поставили на могиле Йосиной матери — Розы Самуиловны — дорогой памятник.

 

7

 

Было бы ошибкой считать, что отвоёванное Кондрашовым и Скворцовым невероятной ценой место под солнцем никогда более не омрачалось тучами проблем и раздоров. Случалось всякое. Но набравший ход локомотив уже не могли остановить ни разногласия, ни происки конкурентов. К концу девяностых позиции «Рос-Кона» значительно укрепились. Росман, получив возможность действовать без оглядки на жёстких «кураторов», развернулся в полной мере. Компания торговала сигаретами, алкоголем, компьютерами и оргтехникой не только в пределах региона, но и по всей России, заключая контракты напрямую с иностранными поставщиками. Скворцов, ставший партнёром по бизнесу, возглавил частную охранную фирму — дочку «Рос-Кона». Виктора Ивановича перевели в главк на генеральскую должность. Прибыль вкладывалась в недвижимость и шла на покупку активов разорившихся, но перспективных предприятий, чем, в основном, и занимался Николай. Вообще-то Кондрашов являлся системообразующим, сдерживающим звеном, находясь между плохо ладившими друг с другом Иосифом и Александром. Роль миротворца ему удавалась, хотя иногда приходилось «включать директора», особенно когда коммерческая гибкость Росмана и воинственная прямота Скворцова тащили компанию в разные стороны, норовя разорвать на части.

В один из летних вечеров Николай возвращался по Староневскому проспекту из офиса, который теперь располагался на площади Александра Невского. Жара уже спала и он, выключив кондиционер, приоткрыл окно своего Мерседеса. На тротуаре, сексуально изгибаясь, стояли путаны. Ночные бабочки артистично демонстрировали свои прелести проезжающим мимо потенциальным клиентам, к числу которых Кондрашов не принадлежал. Нет, он не женился вторично, но пользоваться услугами уличных проституток считал ниже своего достоинства — отсутствие жены с лихвой компенсировали ухоженные стриптизёрши и красотки из модельного агентства. Тем не менее одна из жриц любви по непонятным причинам привлекла внимание состоятельного кавалера. Николай включил аварийку и сдал назад.
— Что почём? — не нашёл он более уместного вопроса и, пропуская мимо ушей интимный прейскурант, заглянул в прикрытое капюшоном лицо. Сначала он был уверен, что ошибся, но когда Кондрашов услышал знакомый голос, все сомнения развеялись.
— Садись, — сказал Николай и, скосив взгляд на путану, понял, что она его не узнала.
— Здесь можно направо и сразу во двор, — сдавленно произнесла она чуть хрипловатым голосом.
Кондрашов остановил машину у тротуара. Ему так хотелось обмануться, но увы. Тяжело вздохнув, он произнёс:
— Здравствуй, Алина.
Женщина резко выстрелила в него своими помутневшими от героина глазами, ахнула и забилась в истерике, словно птица в клетке. Пряча лицо, она нервно хваталась за ручку двери, пытаясь выскочить наружу, но Кондрашов предусмотрительно заблокировал замки. Вдруг она разразилась громкими рыданиями, от которых у Николая сжалось сердце и по коже пробежали мурашки. Он схватил её за худые, костлявые плечи и с силой прижал к себе.
— Ну всё, всё, — успокаивал он не только её, но и себя, — уже всё хорошо. Теперь всё будет хорошо.
Он привёз Алину к себе домой, стараясь не смотреть на неё слишком внимательно, чтобы не смущать — изменения, произошедшие с красавицей-учительницей за какие-то пять лет, поражали: болезненная худоба, пожелтевшие зубы, туманный взгляд, заметные морщины и тёмные круги под глазами. Кондрашов не понимал, как он вообще смог узнать в этой сгорбленной, опустившейся женщине свою первую любовь.
Выпив немного коньяка, стыдливо пряча глаза, Алина рассказала, что, приехав в Турцию с танцевальным коллективом, она поняла: никакие шоу организаторами тура даже не планировались. Некоторые девочки изначально представляли, на какие гастроли их везут, и с профессиональным рвением включились в работу. Те немногие, кто не догадывался о реальном положении дел, лишились паспортов, а особо несговорчивые были посажены на иглу. В числе последних оказалась и Алина.
Так начался новый чудовищный этап в жизни учительницы младших классов, который изменил её внешний облик до неузнаваемости и выжег дотла её истерзанную душу. Года через два, когда спрос на её тело упал, хозяева борделя просто выкинули несчастную на улицу. Путь на родину тоже оказался трудным и унизительным. Вернувшись, она нашла дома сильно сдавших и постаревших родителей. Во многом их состояние было обусловлено исчезновением дочери после отъезда за границу. Работы не было, а если что-то и подворачивалось, то за деньги, которых хватало лишь на несколько дней, но самое страшное — это то, что ежедневно требовалась проклятая доза, заработать на которую было невозможно. Или почти невозможно. Преодолев отвращение и отчаяние, Алина набрала телефон салона интимных услуг. Но придя на собеседование, она поняла, что не выдержит конкуренции с молодыми, свободными от наркотического рабства девчонками, слетавшимися на запах денег со всех уголков бывшего Союза в несметном количестве.
Круг замкнулся. Улица стала единственно возможным работодателем наркоманки со стажем, красота которой сохранилась лишь на старых чёрно-белых фотографиях. Не однажды она приближалась к тому, чтобы свести счёты с жизнью, смысл которой был уже давно потерян, но забота о больных родителях всякий раз отодвигала женщину от смертельного края.
— Вот и всё; всё было напрасно, — обречённо завершила Алина свой рассказ и, вытирая слёзы, льющиеся без перерыва из распухших глаз, добавила: — Не было ничего: ни свадьбы с фатой и белым платьем, ни нормальной семьи с мужем и детьми. Всё зря; ничего не сбылось.
— А помнишь Таллин? — осторожно спросил Николай. — Для меня тогда всё было впервые…
— Конечно, — тяжело вздохнув, ответила она с лёгкой задумчивостью и улыбнулась впервые за вечер. — Для меня тоже — впервые, если ты…
Он обнял её за плечи и прошептал:
— Помню. Конечно, помню.
Николай вдруг заметил, как мелкая дрожь пробежала по её лицу. Вскоре сильный озноб охватил уже всё тело девушки.
— Это ломка, — призналась она дрожащими губами. — Мне надо…
Кондрашов всё понял. Он позвонил знакомому врачу и, в двух словах объяснив проблему, попросил приехать.

Обследование в частной клинике дало шокирующие результаты. Наркотическая зависимость не явилась единственной проблемой Алины, и даже выявленный гепатит не стал причиной повышенного внимания и особого беспокойства врачей. Страшный диагноз — ВИЧ-инфекция, обнаруженная в крови, прозвучал как приговор, и тот факт, что болезнь протекала лишь на латентной стадии, едва ли мог быть утешительным.
Николай не жалел денег на лечение. За несколько последующих лет Алина дважды лежала в наркологических центрах и только в третий раз — после двухмесячного пребывания в немецкой клинике — удалось добиться длительной и устойчивой ремиссии. СПИД тоже не проявлял особой активности — во многом благодаря мощной поддерживающей терапии. Кроме того, Кондрашов старался отвлечь дорогого ему человека от тягостных переживаний, связанных с болезнью, сделать жизнь девушки ярче, интереснее, содержательнее. Трогательные, запоминающиеся подарки, путешествия по миру — насколько позволяло состояние здоровья, театры, концерты… Такое отношение в сочетании с упорным, качественным лечением принесли и позитивные внешние изменения: постепенно возвращалась былая привлекательность, задорный блеск глаз, всё чаще можно было заметить улыбку на её лице. В какой-то момент Николаю показалось, что беда отступила, и всё самое страшное уже позади.

 

8

 

Сильный порыв ветра сдул гвоздики, лежащие на краю бордюра, в сторону соседней могилы. Николай собрал цветы и снова протёр полотенцем отполированную поверхность камня, на котором была выгравирована надпись: Кондрашова Алина Сергеевна; 1965 – 2010.

Он сделал Алине предложение, когда её состояние стало заметно ухудшаться. Вернее, он и ранее неоднократно предлагал ей руку и сердце, но она отшучивалась, полагая, что это лишь для того, чтобы утешить, поддержать её в трудный момент. Когда же по-настоящему трудный период наступил, Кондрашов настоял на своём. Они сыграли скромную, компактную свадьбу — бурное веселье было бы слишком утомительным для ослабленной тяжёлым недугом супруги, но всё равно праздник удался на славу: с фатой, белым платьем и букетом невесты — всё так, как она и мечтала. После этого торжественного события она прожила ещё почти год.

Николай положил розы на могильную плиту. Глаза его излучали ту же нежность, что и в далёкие школьные годы, когда ехал рядом с ней в переполненном троллейбусе, только теперь этому чувству приходилось уживаться с тягостной, бесконечной скорбью. Держась за край надгробия словно за её плечо, он прошёл вперёд — к соседней могиле, где памятник был установлен совсем недавно, о чём свидетельствовала ещё не убранная кучка цемента и гранитной крошки возле ограды. На большой вертикальной плите был высечен молодой мужчина в тельняшке и десантном берете; внизу надпись: Александр Матвеевич Скворцов, 1966 – 2011.
Джип Александра врезался во встречную фуру при обгоне на опасном участке трассы Петербург-Москва. Скорость была такая, что выжить в автокатастрофе не удалось никому. Нелепая смерь. Пройти две войны, выжить в кровавые девяностые, находясь на острие противостояния, и погибнуть за рулём автомобиля! Впрочем, он ушёл так же, как жил — дерзко и стремительно.
Кондрашов тщательно протёр памятник от цементной пыли и положил гвоздики.
«Сорок пять, — подметил Николай про себя, взглянув на даты, — ему было сорок пять, как и Альке, когда её не стало. Странно, но убитому двадцать лет назад Нестору тоже было сорок пять лет, — почему-то вспомнил он и снова напряжённо задумался. — А ведь и мне меньше чем через год… стукнет сорок пять. Тьфу, чертовщина какая-то!» — отогнал от себя мрачные выводы Кондрашов.
И тут он вдруг ощутил в душе такую пустоту, что ему стало не по себе. Нет, не только невосполнимые потери друзей были причиной этой съедающей изнутри пустоты, ведь прошло уже достаточно времени с тех пор, как их не стало. Было что-то ещё, чего Николай не мог себе объяснить, как когда-то не понимал причин катаклизмов, происходящих с его страной и поколением. Бизнес процветал: «Рос-Кон» стал совладельцем нефтяного терминала и сети автозаправок, приобрёл контрольный пакет акций большого торгового центра, участвовал в крупных международных проектах. Казалось бы — чего ещё желать? Немногие из тех, кто на рубеже эпох начинал кроить свою жизнь по новым лекалам, могли похвастаться такими достижениями, а у него на душе было так же безжизненно и одиноко, как на этом огромном кладбище.
Кондрашов перекрестился и, повернувшись, зашагал в сторону дорожки, где его терпеливо ждал бдительный телохранитель. Уже на подходе к аллее, со стороны кустов, что росли метрах в двухстах, раздался глухой хлёсткий щелчок, похожий на удар кнута. Стайка встревоженных ворон пронеслась над головой, разразившись отвратительным карканьем. Николай на секунду замер и неуклюже сполз на землю по стоящему впереди фонарному столбу. На его спине появилось и стало быстро расти тёмно-красное пятно.

В просторном номере пятизвёздочного отеля в Эйлате грянула задорная мелодия мобильного.
— Иосиф Львович? — прозвучал в трубке высокий мужской голос.
— Здравствуйте, — плохо скрывая волнение, произнёс Росман.
— Переговоры прошли успешно; клиент нейтрализован, — так же спокойно доложил инкогнито, явно используя специальную терминологию, понятную лишь посвящённым.
— Когда? — голос Росмана дрогнул.
— Только что.
Повисла зловещая пауза. Не дождавшись ответа, позвонивший продолжил:
— Иосиф Львович, нас с вами ждут великие дела. Теперь, когда все препятствия устранены, мы наконец сможем объединить наши усилия для решения, не побоюсь этого слова, грандиознейших задач. И не стоит переживать по поводу человека, совершенно вас не ценившего.
Иосиф обвёл растерянным взглядом гостиничный номер и, едва слышно, забормотал дрожащими губами:
— Да, да. Конечно.
Он отложил телефон и начал нервно ходить по номеру, судорожно хватаясь рукой то за подбородок, то за лысеющий затылок. Его глаза, источающие то ли страх, то ли безумие, прыгали с предмета на предмет.

 

Эпилог

 

Судьба упорно хранила Николая. Высокие памятники прикрывали «мишень», не давая киллеру основательно прицелиться, как будто Саня и Алина с того света незримо защищали своего друга. Пуля прошла в нескольких миллиметрах от сердца, а охрана доставила в реанимацию истекающего кровью шефа за двенадцать минут. Перед самым выходом из больницы служба безопасности «Рос-Кона» предоставила отчёт, который содержал неопровержимые доказательства причастности к покушению Иосифа Росмана. Сотрудники фирмы и друзья Николая были уверены, что, выйдя из клиники, он сделает громкие заявления и примет жёсткие меры. Несмотря на то, что Росман являлся мозговым центром предприятия, он всегда находился в тени своего друга. Все реальные рычаги управления, включая связи с силовыми структурами, были в руках Кондрашова, и он мог с лёгкостью раздавить своего партнёра вместе с его подельниками. Но после выписки Николай сначала уединился в своем коттедже, а приехав через неделю в офис и пригласив к себе начальника юридического отдела, попросил подготовить документы, по которым он безусловно и безвозмездно передавал Росману свою долю «Рос-Кона» вместе с акциями дочерних компаний. Подписав бумаги и отдав необходимые распоряжения, Кондрашов уехал из города в неизвестном направлении, с облегчением швырнув в Неву мобильный телефон, словно сбросив с души ненавистный камень. Под двадцатилетним периодом жизни была подведена жирная черта, и он не знал, какую оценку поставить самому себе, как не знал, что делать дальше, хотя в этом незнании и заключалось его спасение.

Росман не рискнул вернуться в Россию. Он остался в Израиле, порвав отношения с теми, кто склонял его к устранению Кондрашова, назначив своего заместителя наёмным директором «Рос-Кона». Дела фирмы теперь почти не интересовали Иосифа, всё чаще он стал прикладываться к бутылке, но тем не менее по собственной инициативе регулярно переводил половину прибыли на единственный действующий банковский счёт своего бывшего друга. Впрочем, несмотря на всё случившееся, он не считал, точнее, не хотел считать его бывшим.
А что Николай? Вспоминал ли он Йосю в прошедшем времени или постарался вообще стереть это имя из своей памяти? Неизвестно. Во всяком случае, пока неизвестно.

 
 

Андрей Уваров 2013