1

Аслан Гасанов встречал рассвет в купе класса люкс, куда перешёл из своего плацкарта минувшим вечером по приглашению земляка Рустама. Они познакомились в вагоне-ресторане, куда Аслан зашёл ради любопытства. Рустам ехал в одиночестве, поэтому без труда договорился с проводником, чтобы продолжить путь в компании с новым знакомым, тем более что ребята были ровесниками и оба ехали в столицу по одному и тому же поводу — поступать в институт. Проснувшись с первыми лучами солнца, Аслан наслаждался прохладой кондиционированного купе после суток, проведенных в душном плацкарте. Столик, аккуратно застеленный белой накрахмаленной скатертью, был заставлен разными напитками и сладостями. Край скатерти мерно покачивался под стук колёс, отсчитывая внушительный километраж. Аслан впервые ехал в таком шикарном вагоне, впрочем, и в Москву он тоже ехал впервые. Семья Гасановых жила скромно: отец — водитель, мама — работник жилконторы, а ещё два младших брата и сестра.
— Ты раньше бывал в Москве? — спросил он у зевающего Рустама.
— И не раз; меня отец с собой в командировки брал. Он прокурор.
— Что, в Москве? — изумлённо воскликнул Гасанов.
— Если бы! — засмеялся попутчик. — Там, у нас… — И после короткой паузы продолжил: — Я люблю в Москву приезжать. Здесь размах! Тёлки раздетые ходят — жопами виляют, глазками стреляют. Ущипнешь такую за задницу — она губы надует, типа «чего надо?». А сама трахаться хочет — аж трусики мокрые! А тут, прикинь, мы с тобой такие подкатываем, ну, скажем, на «икс пятой» или на «мерине». Она в машину — прыг — типа, делай со мной, чё хочешь…
— И чё?
— Чё, чё… Зарулил на парковку, отчпокал её на заднем сидении… У них там проблемы с нормальными пацанами: в основном алкаши, наркоманы, гомосеки всякие или просто немощные. Поэтому и ставить себя надо как положено: чуть что — сразу в табло, чтобы своё место знали. Не тёлок, конечно, не подумай… Ну, короче, ты понял…
Аслан слушал байки земляка с приоткрытым ртом, глядя на него с нескрываемым восхищением.
«Ничего, — размышлял он, — поступлю, работу найду, тоже буду так же уверенно держаться».
— Так я вчера так и не понял, — спросил Рустам, натягивая футболку, — ты куда поступать собираешься?
— Куда получится, — застенчиво улыбнулся Гасанов. — В несколько институтов документы буду подавать.
— А я в МГУ на юридический. Считай, уже там… Хотя я вчера, кажется, рассказывал.
Поезд Махачкала — Москва стремительно приближался к главному мегаполису страны. Унылые провинциальные пейзажи сменились частоколом подмосковных многоэтажек, подсвеченных с востока юным бодрящим солнцем.
Парни сошли на перрон Казанского вокзала, окунувшись в свежесть раннего июльского утра, непривычного для южан своей прохладой.
— Ассалам алейкум, Москва! — издал Рустам приветственный клич, широко распахнув объятия. — Раздвигай ноги, столица, джигиты приехали!
Гасанова слегка покоробила шутка товарища, но он промолчал, лишь улыбнувшись уголками губ.
Рустама обступила кучка встречающих земляков; каждый старался обнять друга и поздравить с приездом.
— Я на машине, — обратился он к Аслану, — давай, подбросим тебя куда надо.
— Нет, спасибо, мне же нужно в разные места, а куда сначала — я ещё не решил.
— А ночевать есть где?
— Да, поеду вечером к родне матери в Балашиху какую-то.
— Ну смотри, если что — звони, телефон знаешь.

Метро только начинало свою работу, и поток прибывших пассажиров хлынул в его ещё пустующее чрево. Неожиданно резиновая дубинка преградила путь Аслану.
— Документы, — сонно пробубнил громила в полицейской форме, стоящий в вестибюле метро.
Парень порылся в карманах, достал паспорт и протянул его стражу порядка.
— Цель приезда? — монотонно вопрошал полицейский.
— В институт я поступаю…
— И что, поступил? — сержант сурово посмотрел на гостя столицы.
— Да я же только приехал; вот билет.
Полицейский сморщил физиономию, покрутил в руках документ и нехотя вернул его Аслану.
Гасанов старался не показывать виду, но негодование накрыло его с головой.
«Сволочь! — проговаривал он про себя, спускаясь по эскалатору. — Фашист; дубинкой… Вместо того чтобы нормально сказать! Как будто я бандит…»
Грубость человека в форме слегка омрачила первое свидание со столицей, но на этом неприятности не закончились. Сойдя с эскалатора, он достал из кармана мобильный, чтобы прочитать только что полученное смс, и в этот момент высокий светловолосый парень спортивного телосложения, обгоняя, случайно задел сумкой руку Аслана; телефон, выскользнув из ладони, с треском упал на блестящий каменный пол подземки и разлетелся на части.
— Ай, шайтан! — выругался Гасанов и, наклонившись, сначала поднял крышку мобильного, а затем и сам телефон.
Блондин извинился и, подхватив аккумуляторную батарею, отлетевшую в сторону метра на два, протянул её Аслану.
Парня звали Фёдор Титов. Он только что приехал в Москву на том же поезде, что и Гасанов, только из Саратова и, как ни удивительно, тоже в надежде стать студентом московского вуза.

2

Фёдор поступал в строительный университет после службы в армии. Он служил недалеко от Ставрополя в инженерных войска, что имело мало общего с военной романтикой, которой так любят хвастать многие дембеля. За весь год, проведённый в части, Титова с сослуживцами всего пару раз возили на стрельбище. Тягачи, лебёдки да ящики с армейским имуществом, которые нужно было постоянно таскать с одного место на другое, — вот и весь нехитрый набор действий и предметов, окружавших его за время службы, не считая одного строевого смотра, семи хождений в караул и примерно столько же — в самоволку. Мама — Дарья Титова, крановщица по профессии — воспитывала Фёдора одна. На заданный однажды ребёнком вопрос об отце, она спокойно ответила:
— Твой папа был строителем, он уехал на большую стройку и не вернулся.
А когда в детском садике случался карантин, мать тайком брала Федю на работу — в кабину башенного крана, что являлось грубейшим нарушением техники безопасности. Для мальчишки же это были самые счастливые в жизни дни. Затаив дыхание, с широко раскрытыми от восхищения глазами он взирал на город с огромной высоты. Перед подъёмом и спуском мама привязывала его к своей спине длинной полосой брезентовой ткани. Ох, и тяжело давались ей эти метры по вертикали! А если кто из начальства вдруг замечал такую вольность, выговор был обеспечен. Впрочем, времена тогда были дикие — середина девяностых: больничный матери не оплачивали, зато на вопросы дисциплины смотрели сквозь пальцы — сейчас бы такой номер не прошёл. С тех пор в мечтах Фёдор видел себя исключительно в строительной каске и с мастерком в руке, а чуть позже твёрдо решил, что непременно выучится на строителя. Когда же встал вопрос, поступать ли в местный — саратовский строительно-архитектурно-дорожный — или отправиться за счастьем в столицу, мама сказала:
— Поезжай, сынок, в Москву. Как-никак, а там сейчас и власть, и деньги, и возможности… И потом, московский диплом всё-таки…

Фёдор поступил в институт строительства и архитектуры при строительном университете, как и заверяли в деканате при подаче документов, без каких бы то ни было недоразумений. Обосновавшись в общежитии, он первым делом занялся поиском работы. Однако вариантов, позволявших совмещать работу с учёбой без ущерба для последней, найти долго не удавалось. Лишь на третий день он наткнулся на объявление одного рекрутингового агентства, в котором сообщалось о наборе ребят, занимающихся единоборствами; была заявлена высокая почасовая оплата и возможность совмещения. Глаза Фёдора загорелись. Дело в том, что он с шестого класса занимался тайским боксом, причём тренер возлагал на юного спортсмена большие надежды, несмотря на то, что к тренировкам он относился с прохладцей и никогда не ставил спортивные интересы выше прочих. Титов позвонил и договорился о встрече в тот же день в спорткомплексе, зажатом где-то посреди серых типовых домов Орехово-Борисово.
Зайдя в спортзал, он не нашёл каких-то разительных отличий от своей спортивной секции, за исключением того, что весь инвентарь был новым и брендовым. Тренер — немолодой, но подтянутый коротышка в костюме «Адидас» — встретил парня сухо, без признаков радушия на эмоционально непроницаемом лице.
— Скромненько, — прокомментировал он рассказ о не слишком внушительных спортивных достижениях соискателя. — У нас тут, по большей части, мастера спорта… Ну да ладно, посмотрим. Форму захватил?
— Да нет, мне же ничего про это не сказали, когда звонил, — оправдался Фёдор, хотя на самом деле и брать-то ему было нечего — спортивная форма осталась дома, в Саратове; конечно же, он не предполагал, что подвернётся такой случай.
— Ну, раздевайся. Вон там, — тренер кивнул в сторону своей каморки, — найдёшь бинты, перчатки и капу подберёшь. Немного разогреешься и вперёд, на ринг!
Сергей Иванович — так звали тренера — подозвал к себе паренька, работавшего на мешке, и, что-то шепнув ему на ухо, подтолкнул к рингу, куда через несколько минут запрыгнул и Титов.
— Что ж, неплохо, неплохо, — задумчиво произнёс тренер после трёхминутного спарринга. Он был приятно удивлён хорошей физической подготовкой и способностями новичка, ожидая увидеть «избиение младенца». — Недельку потренируешься, а потом можно и на разогрев поставить.
Фёдор ещё не знал, что разогревом назывались бои, предваряющие выступления именитых бойцов, но ему это было и не важно. Он очень старался показать всё, на что способен и у него это получилось. Несколько лет он тренировался в своё удовольствие, и вот теперь приобретённые когда-то навыки давали возможность зарабатывать, причём в свободное от занятий время.
— А драться будем здесь? — поинтересовался Титов.
— Да нет, — впервые за вечер усмехнулся Сергей Иванович, — здесь только тренировочная база, так сказать, а бои проводятся в спорткомплексе «Дружба» или в ночном клубе — в центре.
В общагу Фёдор возвращался окрылённый: всё пока складывалось как нельзя лучше.

Первый учебный день начался празднично. Декан поздравил новоиспеченных студентов со стартом самого яркого этапа в их жизни, познакомил первый курс с историей университета и несколькими преподавателями, после чего прошла ещё одна познавательно-ознакомительная лекция и примерно к двенадцати все уже были свободны. Первокурсники приглядывались друг к другу, постепенно знакомились и, несмотря на преобладающую зажатость большинства, некоторые персонажи уже выделялись на общем фоне пока ещё робкой студенческой массы. Высокий смазливый паренёк в модной майке сыпал шутками по любому поводу, привлекая всеобщее внимание, а стройная сексапильная блондинка притягивала похотливые взгляды не только студентов, но и мужчин-преподавателей. Весёлого красавчика звали Денис Лозинский, как выяснилось позже, он был сыном известного строительного магната, секси-дивой оказалась Лена Ильина, чей папаша работал в московской мэрии, причём не на самой последней позиции. Дэн и Лена были знакомы друг с другом ещё с достуденческой поры, что наводило на мысли определённого характера; на самом деле их родители просто дружили семьями. Трудно было не заметить и маленького, сутулого очкарика, постоянно вьющегося возле Елены Прекрасной. Володя Свирин был одноклассником Ильиной и её воздыхателем, так что ни для кого в школе эта роковая привязанность «чудовища» к красавице не была секретом. Юноша следовал за своей богиней всюду, она же лишь пользовалась им во всех смыслах, кроме одного — тело девушки продолжало оставаться для робкого, неуклюжего ботаника недосягаемым. Вовик писал за свою возлюбленную рефераты, решал контрольные, до глубокой ночи ждал её у подъезда, когда она возвращалась из клуба навеселе в сопровождении какого-нибудь очередного мачо. Свирин был отличником и при желании поступил бы практически в любой московский вуз, но он выбрал строительный, потому что там оказался предмет его безудержной страсти. Он — мягкий и несуразный тюфяк — не мог совладать с этой унижающей и разрушающей его зависимостью. Лена и Денис приехали на занятия на собственных машинах, точнее, на машинах, подаренных родителями на совершеннолетие своих чад.
На выходе из аудитории стоял невысокий паренёк кавказской наружности. Фёдор поймал его взгляд, потом ещё некоторое время внимательно рассматривал однокурсника, силясь узнать, но безуспешно. А Аслан сразу узнал в Фёдоре спешащего пассажира метро, толкнувшего его у эскалатора в день приезда; узнал, но виду не показал. Кроме Фёдора и Аслана, возле выхода собралось человек семь студентов-первокурсников, в том числе Денис, Лена и Володя Свирин.
— Ну что, чилдрэн, гульнём? Повод в наличии, — задорно предложил Денис, которого с самого утра ещё никто не видел серьёзным.
— Поехали! — поддержала Лена. — Сколько нас? В двух машинах поместимся? — И, окинув присутствующих быстрым взглядом, подытожила: — Поместимся. Летс гоу!
Выйдя на улицу, Фёдор неожиданно для всех попрощался с новыми друзьями и зашагал в сторону метро.
— Куда ты?! — окрикнула его Лена.
— У меня работа; в другой раз.
— Какая работа, о чём ты? — подключился Денис. — В такой день. Забей!
— Не могу! — крикнул Фёдор уже издалека.
— Вот вам и Федот, — продолжил скоморошничать Дэн, — а оказался — не тот… Так, ладно, нам больше достанется, а кто не с нами, пусть кусает локти. Куда дёрнем?
— Может, на Красную площадь? — предложил Аслан и сразу же пожалел об этом.
Лена и Денис захохотали, заразив смехом окружающих. Аслан съёжился, но промолчал.
— Ой, уморил! — не унимался Денис. — А чё, у мавзолея пивка тяпнем, будет что вспомнить.
— Давайте сначала на Воробьёвы, а потом в «Бонжур» на Косыгина, — перехватила инициативу Лена, и кучка студентов двинулась к парковке.
«Что смешного я сказал? — обиженно твердил про себя Аслан. — Что я, клоун вам, что ли? Ну не был я никогда на Красной площади, и что из этого?»
Прогуливаясь по живописным аллеям, едва окрашенным первой осенней желтизной, первокурсники болтали ни о чём, громко смеялись, вспоминая курьёзные моменты последнего нервного месяца перед поступлением. Лишь Аслан шёл молча. Ему были не по душе дурацкие шутки, приправленные крепкими словечками. Он сам не ругался матом — так его воспитали родители, хотя многие приезжие из кавказского региона исповедовали двойную мораль: строгие рамки поведения среди своих и вызывающая бравада, переходящая в откровенную вседозволенность, в отношениях со всеми прочими. К счастью, Аслан не страдал подобной двойственностью, во всяком случае пока, и ему было неприятно слышать бранные слова из уст манерно курящих девочек. К тому же из головы не шла та подколка насчёт Красной площади. Только иногда с замиранием сердца он украдкой бросал робкие взгляды на красавицу Лену.
— Ну и чито наш джигит загирюстиль? — попытался пошутить Денис, изображая восточный акцент, совершенно не желая обидеть парня.
— Да чего ты пристал?! — сорвался Гасанов. — Очень умный, да?!
Денис ничуть не смутился или просто не подал виду и продолжил упражняться в остроумии:
— Чито, савсэм не джигит? Вай, вай… Ну пирасти…
— Да пошёл ты! — зло выкрикнул Аслан и, повернувшись, зашагал прочь.
«Прав был Рустам, — снова задумался он, — надо ставить на место, по-хорошему с ними не получается».

3

Сентябрь пролетел незаметно, подкинув напоследок несколько тёплых деньков бабьего лета. Учиться совсем не хотелось — либеральный подход обучения в вузе воспринимался вчерашними школьниками как сплошная вольница. Такое праздное отношение к учебному процессу обычно проходит после первой сессии. Лишь небольшая часть студентов относилась к учёбе серьёзно и ответственно — в основном это были те, кто не мог рассчитывать на кошельки своих родителей. В числе этой немногочисленной группы были Титов и Гасанов. Аслан довольно быстро понял, что при отсутствии среди родственников прокуроров или бизнесменов нужно рассчитывать только на свои силы, и поэтому исправно посещал все лекции, усердно конспектируя их содержание. А после неприятного инцидента, произошедшего в первый день осени, он вообще решил до минимума ограничить общение в институте. Благо на курсе учились земляки — Шамиль из Кизляра и Дауд из Дербента. С ними, а ещё с Вахой из Назрани со второго курса Аслан и заселился в комнату студенческого общежития. С земляками всё было проще: полное взаимопонимание, готовность помочь в любой момент, никаких тупых шуток, понтов и подколок. Кроме того, в университете оказалось немало ребят с Северного Кавказа; почти со всеми Гасанов познакомился ещё в первые дни занятий. Недоверие Аслана к некавказскому большинству было взаимным. Москвичи и ребята из многочисленных русских провинций относились к нему с некоторой настороженностью, вернее даже напряжённостью, из-за чего безоблачная студенческая жизнь время от времени омрачалась штормовыми порывами досадных недоразумений.
Как-то после занятий на выходе из учебного корпуса, где в это время особенно многолюдно, Володя Свирин неуклюже застрял в дверях: то ли он оставил что-то в аудитории и решил вернуться назад, то ли задумался о чём-то в самом неподходящем для этого месте. Образовалась пробка. Идущий за Владимиром Аслан, пренебрежительно толкнул тугодума в плечо:
— Вовочка, блин, чего тормозишь?! Нет, ты даже не Вовочка, ты — амёба!
Володя отлетел от недетского толчка в сторону, освободив проход, очки соскочили с его носа и упали на пол, кто-то из идущих сзади нечаянно наступил на них, раздался хруст стекла. В тот момент рядом со Свириным не оказалось ребят из его группы, и никто ни сделал Аслану замечание за эту грубость; лишь гаденькие смешки послышались в толпе выходящих студентов, а кличка Амёба с тех пор прочно закрепилась за медлительным Вовочкой.
Через несколько дней произошло ещё одно не слишком приятное, хотя и вполне рядовое событие. В перерыве между парами Гасанов спешил повидаться с земляком, который ожидал его на улице. Проходя по коридору, он встретил Титова и Свирина, направляющихся в другую аудиторию.
— Э, Амёба, где у нас сейчас математика? — весело спросил Аслан.
— В двести десятой, — ответил Вова с некоторым запозданием.
— Опять тупишь, — осудил Гасанов медлительность однокурсника, сдвинув чёрные брови, — на вот, закинь в аудиторию, — Аслан набросил на плечо тихони свою сумку и уже почти проскочил дальше, но голос Фёдора заставил его приостановиться:
— А он тебе что, носильщик?
Гасанов перевёл грозный взгляд на Титова, но не увидел в его глазах ни тени смятения.
— А ты что, адвокат? Чего ты за него беспокоишься? — зло прошипел Аслан.
В этот момент рядом с Гасановым, словно по щучьему велению, очутились Шамиль и Дауд. Быстро оценив ситуацию, они встали плечом к плечу с другом в боевой готовности, воинственно поглядывая то на Фёдора, то на Вовика.
— Пойдём, Федь, — тихонько шепнул Свирин товарищу.
— Успеем, — громко ответил Титов, переводя твёрдый взгляд от одного дагестанца к другому. — Он тебе сумки не нанимался таскать…
— Да ладно, мне не трудно, — запричитал Володя.
— Вот видишь, ему не трудно. Чего шум поднимать? — уже не так уверенно подхватил Аслан, хотя взгляда от Фёдора не отвёл, и вместе с земляками проследовал в сторону выхода.
— Вован! — обратился Фёдор к однокурснику, — ты же мужик. Какого хрена ты позволяешь так обращаться с собой? Амёба! — всё больше заводился Титов. — Какая ещё Амёба? Почему Амёба?! И какого лешего ты должен таскать его сумку?
— Ты же видишь, их трое… — растерянно оправдывался Свирин.
— Да и что, что трое?! — вспылил Титов и, сделав рукой размашистый жест, добавил: — А нас — вон — две трети института. Давайте будем им все по очереди сумки носить!
— Понимаешь, Федя, — со вздохом произнёс Вовик, — есть такая теория пассионарности Гумилёва. Слышал? — и, не дождавшись ответа, продолжил: — Это теория про развитие и взаимодействие этносов. Так вот, если применить эту теорию для нашего времени, то получается, что именно кавказские народы, ну и ещё некоторые другие, наделены неким скрытым потенциалом, способным двигать этнические процессы вперёд. Понимаешь?
Фёдор смотрел на товарища иронично-сочувственно.
— Они, значит, наделены, а мы обделены?
— Не то чтобы обделены, — поправив очки, уточнил Свирин своим занудным голоском, — просто наш потенциал был растрачен в минувшую эпоху, ну, сгорел в костре истории, как дрова в паровозной топке. В общем, как ни прискорбно это констатировать, но мы — русские, да и не только русские, в Европе сейчас та же беда… Так вот, мы — вымирающая нация не только в количественном, но и в качественном смысле.
— Да-а, — задумчиво произнёс Титов, — глядя на тебя, трудно не согласиться. Жучара ты, Вован! Под банальную трусость такую теоретическую базу подвёл! Я тебе вот что скажу: не знаю, какая мы там по этой твоей теории нация, но только если даже и вымирающая, то я бы предпочёл вымирать с высоко поднятой головой, чем блея, как барашек на заклании. И потом, вот ты всё красиво про этносы расписал. А представь подобную ситуацию не у нас в коридоре, и не с Гасановым, а где-нибудь в глухом месте с конченными отморозками, да ещё, если рядом с тобой не я, а, к примеру, Ленка Ильина. Утешит тебя твоя теория, как там её?..
— Пассионарности… — пробормотал сбитый с толку Владимир и снова тяжело вздохнул. — Тебе легко рассуждать, ты вон какой…
— И какой же?
— Сильный.
— Да при чём тут сила? — снова закипел Фёдор. — Сила должна быть внутри. Обидели тебя — дай сдачу, не можешь — хотя бы сделай шаг вперёд; получил отпор — поднялся и снова вперёд! Как о себе заявишь сразу — и не на словах, а фактически, — так к тебе и будут относиться. Вон Гасанов — с тебя ростом и примерно такой же комплекции, разве что спортом занимался, когда ты свою теорию пассионарности штудировал. Он не побоялся ни тебя, ни того, что я с тобой рядом; его друганы даги уже позже подтянулись. Нет, Вова, сила здесь не при чём; это другая сила, и только такую силу понимают и уважают эти ребята, а если в тебе этой силы нет, согнут они тебя в бараний рог, несмотря на все твои прочие достоинства.
— Вот именно, другая! А я о чём? Это и есть признаки пассионария, — промямлил Свирин и, опустив голову, добавил: — Он был уверен, что ты промолчишь, потому и не побоялся.
Титов с осуждением покачал головой и пошёл на пару. Вовчик засеменил за ним. Фёдор мог постоять и за себя, и за других, но что в этом толку, если человек сдался ещё до того, как вступил в противостояние? А то, что в нашей «консерватории» что-то не так, он знал и без теории пассионарности — в среднем трое из пяти лучших бойцов спортивных единоборств были уроженцами кавказских республик. К тому же только что произошедшая словесная перепалка и рассуждения Володи навеяли ему болезненные армейские воспоминания.
Случилось это за пару месяцев до дембеля. Титов был назначен старшим, когда его взвод работал на вещевом складе. На соседней площадке солдаты из другой части загружали несколько ЗИЛо́в каким-то барахлом, причём работали только русские ребята, командовали же ими выходцы с Кавказа. Командовали — слишком мягко сказано. Грубость, оскорбительные выкрики, пинки — такую картину наблюдал Фёдор с товарищами в процессе работы. Надо сказать, что и в их взводе служили два дагестанца — Эльдар и Тагир. Были они спокойными, особо пальцы не гнули, на рожон не лезли, но если что — стояли друг за друга крепко. Вот и в тот день Эльдар с Тагиром работали тихо, наравне со всеми. Титов не смог долго наблюдать унизительную картину происходящего на соседней площадке. Он подошёл к машине, в кабине которой сидели джигиты, и по-военному чётко скомандовал:
— А ну, к машине! Выходи строиться! Обурели, солдатики? Не много ли командиров тут у вас собралось?
Кавказцы переглянулись с нескрываемым удивлением, после чего один из них медленно вылез из кабины ЗИЛа и, взглянув на Фёдора с особой, исключительной брезгливостью, ядовито произнёс:
— Ты, навэрна, здаровий очень, раз такой смэлый? Вали атсуда, сучий потрох, и не хрукай. Своими баранами командуй.
Титов не стал вступать в словесную дискуссию и мощным боковым отправил наглеца в нокаут. Завязалась нешуточная драка, самым омерзительным в которой оказалось то, что те русские парни, за которых вступился Фёдор, попрятались за противоположенным бортом машины, Эльдар и Тагир моментально переметнулись на сторону своих земляков, а из всего взвода только несколько человек поддержали благородный порыв Титова. Остальные изобразили на своих лицах растерянность и в драку не ввязались. Побоище было страшным: кровь лилась рекой, а одному из сослуживцев Фёдора сломали челюсть. Разборки в штабе потом были не менее суровыми, и если бы информация дошла до окружного командования или военной прокуратуры, особо активным участникам, в том числе и Титову, вряд ли удалось бы избежать дисбата. Но дело замяли — кому нужны такие глобальные залёты?! Для Фёдора история закончилась несколькими внеочередными нарядами, а для серьёзно травмированного паренька — двумя месяцами, проведёнными в отделении челюстно-лицевой хирургии госпиталя. Обсуждая потом это происшествие в курилке, уже немолодой прапорщик Петрович, носивший погоны около тридцати лет, за что в части его уважительно величали старым прапорщиком, в доверительной беседе с солдатами рассказывал:
— Эта байда аккурат во время перестройки началась. Раньше хлопцы с Кавказа тоже крутой нрав показывали — палец в рот им не клади, своих в обиду не давали, но и одеяло на себя не тянули, соблюдали, так сказать, паритет. А в середине восьмидесятых как будто разом что-то сдвинулось…
— Где сдвинулось, товарищ прапорщик? — попросил уточнить Костя Родионов, призванный в армию после отчисления с филфака МГУ за чрезмерную оппозиционную активность.
— Где, где? В гнезде, ёшкина жизнь! В головах у бойцов и в казармах. Нет, у них и раньше свои землячества были — народу разного тогда в армию призывалось — тьма-тьмущая; страна-то была — не чета нынешней! А отмазаться от службы было делом таким же тухлым, как вам, соколики, трахнуть эту, как её там, Дженифер Жопес, ну, в смысле, Лопес, — никто из присутствующих не оценил топорную армейскую шутку и прапорщик, отсмеявшись в одиночестве, скрутил из пальцев внушительную фигу, после чего с глуповатой улыбкой предъявил её солдатам. — Хрен вам! — рявкнул он так, что все вздрогнули, хотя реплика относилась не столько к собеседникам, сколько к их сверстникам, откосившим от армии. — Все служили, как бобики в цирке! Не то что нынче… А то взяли моду, понимаешь, Родину не ставить ни в хрен, ни в бубен! — Петрович изрёк матерную тираду и продолжил: — И вот как пришёл Горбач к власти, так и понеслась!.. Такой разобщённости, что при меченом началась, отродясь не бывало. Стали дети гор наших чмыри́ть, да с каждым годом всё жёстче и жёстче. Как только их в подразделении больше трёх оказывается, так они свои порядки устанавливают и всех под свою дуду плясать заставляют, да бывает ещё так, что не любой офицер или старшина с ними совладает.
— Так, может, это не вдруг случилось? — дорвался до возможности пофилософствовать Родионов. — Может, назревало, как болезнь, а потом раз… и прорвало! Ну и если бы наши подружнее да побойчее были, наверняка не такой расклад был бы?
— Если бы, да кабы… В том-то и беда, что наши в основном — каждый за себя, а они едины, как пальцы в кулаке. А то, что братья славяне с каждым призывом всё робче да хилее, так это точно. Только… — Петрович прищурился и смачно затянулся беломором, — странно это всё как-то… Будто бес какой народы лбами столкнул. Вот кому след рога открутить, дык разве до него, змея, доберёшься?

— Лозинский! — отвлек Фёдора от воспоминаний преподаватель по динамике зданий и сооружений, спутав Фёдора с Денисом. Со спины их нередко путали: оба были высокие и светловолосые. — А, это ты Титов. Извини, ошибся. Передай Лозинскому, что если он решил ограничиться одним посещением моей лекции за весь семестр, то на зачёте у нас с ним будет весьма душевный и обстоятельный разговор.

Слабость, мягкотелость Владимира — качества, с точки зрения кавказского менталитета, неприемлемые для настоящего мужчины — раздражали Гасанова. Денис же был неприятен из-за необоснованных, как казалось Аслану, претензий на лидерство и за чрезмерную болтливость — тоже не вполне мужское свойство. Но главная причина антипатии лежала в иной плоскости. Гасанов был тайно влюблён в Лену Ильину, и та лёгкость, с которой Свирин и Лозинский общались с красавицей, притом что сам он даже посмотреть на неё не всегда решался, вызывала у гордого восточного юноши неудержимую ревность.
Сама же Лена тихонько вздыхала, украдкой поглядывая на Федю Титова. Он очень нравился девушке; ей даже казалось, что это и есть настоящая любовь, но те, кто знал Ильину давно, были уверены, что охи-вздохи, любовные переживания — это не про неё. Лена, будучи очень привлекательной девушкой, уставала от назойливого мужского внимания; похотливые взгляды преследовали её буквально всюду. Она же, как это часто бывает, оставалась холодна к самым пылким проявлениям чувств в свой адрес, зато как задевало, если по каким-то причинам вдруг игнорировали её красоту! И чем прохладнее было отношение к диве, тем больший интерес вызывал непокорный упрямец. Можно ли такой эгоистичный протест назвать любовью? Едва ли. Но для Ильиной это была любовь — самая что ни на есть настоящая, не только потому, что эти порывы приносили ей страдания, бессонные ночи и слёзы в подушку, но и потому, что другое чувство ей было просто неведомо.
Титов в этом смысле оказался стреляным воробьём. Ещё учась в выпускном классе школы, он получил прививку от этой опасной болезни. На праздновании Нового года Федя познакомился с глазастой студенткой Аней из Казани. Лавина чувств снесла Титову крышу; он изрядно подзапустил учёбу, а летом и вовсе отказался от поступления в институт, поскольку любовь Ани быстро отцвела. Красотка испарилась так же внезапно, как и появилась, оставив молодому человеку неимоверные страдания, от которых его спасла только служба в доблестной российской армии. Фёдор находил в Лене много общего со своей первой пассией и не хотел снова наступать на те же грабли, да и отправляясь в Москву он твёрдо решил, что прежде всего — учёба и карьера, а радости жизни подождут до лучших времён.
Такой вот замысловатый любовный многоугольник вырисовывался на первом курсе строительного университета.

4

Отец Лены догуливал отпуск после возвращения с Сардинии и уже третий день сидел дома, что начинало вызывать вполне объяснимое недовольство домочадцев. Вечером он планировал посетить спортивное шоу и, собравшись прогладить сорочку, полез в шкаф за утюгом, которого, однако, там не оказалось.
— Лен, а где утюг? — раздражённо спросил он у дочери.
Через минуту девушка вышла из своей комнаты с утюгом в руке.
— Давай поглажу, — предложила она и, не дожидаясь ответа, выхватила вешалку с рубашкой из рук отца.
Папа не возражал. Напротив, обрадованный таким приятным участием, он взял со стола журнал и плюхнулся в кресло. Но через минуту чтиво наскучило, родителя потянуло на общение с ребёнком, что в последнее время случалось нечасто.
— Чего не в духе? — спросил отец, ещё с утра заметив раздражение своего чада.
— А, ерунда, — ответила Лена, тщательно отглаживая воротничок, — с Нелькой поругалась вчера.
— Чего?
— Да, она же крутая стала — в МГИМО, как-никак, дурынду засунули. А меня, дрянь, прорабшей обозвала. Причём не единожды.
— Училась бы в школе по-человечески, и тебя бы в это МГИМО определили. А так что толку? Ну запихнули, а дальше что? Там же учиться надо. А ты вон третий день дома сидишь. У вас что, забастовка? — отец включил воспитателя, продолжая пролистывать журнал.
— Простудилась я.
— Да ладно. Кому рассказываешь?
— Можно подумать, что в строительном так всё просто — не учёба, а прямо пати.
— В строительном хоть есть к кому обратиться, если что; а в МГИМО, знаешь, не забалуешь. Чуть что не так, вылетела бы как пробка, и все старания по устройству насмарку.
— А есть к кому обратиться — это к папаше Дениски Лозинского? — засмеялась девушка. — Что же он, такой крутень, свою кровиночку в приличный вуз не пристроил?
— Не вижу ничего смешного, — недовольно буркнул отец. — Кому он будет строительный бизнес передавать? Дипломату? Ты бы лучше подружилась с Денисом поближе, вы же знакомы…
— Ой, пап, я умоляю, у него свой девичий цветник; меня ещё там не хватало. Да и не больно он мне нравится — приторный какой-то, скользкий…
— Можно подумать, ты — принцесса! — прыснул смешком папаша.
— Представь себе, — кокетливо ответила Лена и аккуратно повесила рубашку на вешалку. — Па, а возьми меня с собой, — неожиданно попросила она.
Отец посмотрел на дочь с удивлением.
— Тебе нравится наблюдать, как мужики друг другу квасят морды?
— Очень! — с тем же кокетством призналась девушка.
«А что, — подумал отец, — зарисуюсь с красивой молодой девицей, пусть позавидуют! Немногие знают Ленку в лицо».

В клубе было многолюдно. Приветствие ринг-анонсера утонуло в разноголосице состоятельных гостей, сидящих за сервированными столиками; зазвучала динамичная музыка, девушка в купальнике совершила сексуальное дефиле по рингу с высоко поднятой табличкой порядкового номера раунда. На ринге появились почти обнажённые — в одних трусах — бойцы, и Лена застыла с горящими от изумления глазами. Там, на ринге, был он — тот, чей образ снился ей по ночам вот уже месяц и кто продолжал оставаться к ней оскорбительно равнодушным. Это был Фёдор.
— Смотри-ка, чем-то на Дениса смахивает, — кивнул в сторону Титова отец и, повернувшись к дочери, заметил на её лице странное волнение. — Ты чего? — спросил он озабоченно.
— Всё нормально, пап, тут просто душно, — ответила смущённая Лена.
Девушка впервые присутствовала на подобного рода зрелищном мероприятии, да и по телевизору видела боксёрские поединки только мельком; сейчас она ловила каждое его движение с замиранием сердца и сжималась от боли, когда он пропускал удар.
Титов проиграл этот бой, но проиграл достойно, в упорной, практически равной борьбе. Скорее всего, он просто должен был проиграть в данном конкретном случае и совершенно не переживал по этому поводу. С самого начала Фёдор усвоил, что это уже не спорт, а работа; а раз так, то вопрос проигрыша или победы не так важен; главное, что он сделал всё возможное и за этот бой ему не стыдно.
— Ну как, понравилось? — спросил отец на обратном пути.
— Ага, жесть! — восторженно воскликнула Лена.
— В следующий раз поедем?
— Конечно, па! Соберёшься ехать — не забудь предупредить.

Фёдор незаметно ускользнул с последней пары, чтобы успеть на тренировку, которая в этот день начиналась раньше обычного. После занятий в аудитории было как всегда шумно; особенно громко и заразительно смеялся Лозинский, только что рассказав друзьям очередную весёлую историю.
— Можно потише, — стараясь казаться сдержанным, попросил Аслан, переписывая заключительную часть лекции из конспекта Нины Быстровой, которая на занятиях всегда садилась поближе к Гасанову.
— Т-с-с, тишина, — приложив указательный палец к губам, начал дурачиться Денис, — величественный султан Аслан Гасан-бек не терпит шума.
Безобидная реплика; но любая фраза, сказанная Лозинским шутливым тоном в адрес дагестанца, да ещё в присутствии Лены, действовала на Аслана как красная тряпка на быка.
— Слушай, ты! — вспылил он, отбросив конспект в сторону. — Что ты как петух крыльями машешь?! Шут гороховый!
— Ой, я и забыл, что у нас тут горные орлы летают, — в той же шутливой манере попытался выкрутиться Денис.
Гасанов вскочил со своего места и, схватив Лозинского за отворот куртки, зло выкрикнул ему прямо в лицо:
— Ты меня не задевай! А то если я тебя задену, мало не покажется!
Со стороны сцена выглядела довольно комично. Аслан был ниже Дэна почти на голову и значительно мельче по телосложению, но вёл себя так, будто перед ним нашкодивший первоклашка.
— Да ладно, ладно, — пошёл на попятную Лозинский, — успокойся. Шуток не понимаешь? — и с усилием оторвал цепкую руку Гасанова от воротника своей куртки.
Уже на улице Денис достал айфон и, порывшись в записной книжке, сделал звонок:
— Игорёша? Здорово, — поприветствовал он своего знакомого. — Как сам? — и выслушав стандартный ответ, обратился со своим вопросом: — Горюня, у меня тут в универе проблемка образовалась. Нужно человечка одного проработать…
Игорь был сыном депутата, начинавшего свою карьеру в известной бандитской группировке. Неоднократно депутатский отпрыск зажигал вместе с Денисом в ночных клубах Москвы в компаниях беззаботной золотой молодёжи. Игорь всегда знал, где взять чего получше, чтобы пыхнуть и не только… Известен он был ещё и как своего рода решальщик различных деликатных проблем.

После занятий Аслан решил зайти в магазин — купить что-то к ужину. Перед входом в супермаркет его обогнал и со скрипом затормозил полицейский уазик. Вышедший из машины прапорщик жестом подозвал Гасанова к себе.
«Опять с кем-то перепутали», — подумал с раздражением Аслан и подошёл к человеку в форме.
Но полицейский, проверив документы, пригласил юношу в автомобиль, причём в ту его часть, в которой обычно перевозят задержанных.
— Да в чём дело? — возмутился Гасанов. — Что я сделал, на каком основании?
— У нас без оснований не задерживают, — пояснил прапорщик и дал отмашку водителю.
Около часа Аслан прождал в пустом кабинете, казённый вид которого лишь усиливал тревогу. Он передумал уже все возможные причины задержания, когда в помещение вошёл худощавый взъерошенный лейтенант. Взмахом руки он дал команду стоящему в дверях сержанту и в кабинет вошли три парня. Вошедшие присели рядом с Гасановым на длинную скамью.
— Приглашай! — крикнул полицейский всё тому же сержанту, и на пороге появилась испуганная женщина средних лет. Выглядела она отталкивающе: слегка припухшее лицо, нервные движения рук и, что особенно запомнилось Аслану, глаза её непрерывно бегали от лейтенанта к сидевшим на скамье и обратно.
— Ну что, гражданка Шеба Валентина Григорьевна, узнаёте ли вы в ком-то из сидящих здесь человека, укравшего полтора часа назад вашу сумку, в которой находился мобильный телефон «Самсунг», импортная косметичка и кошелёк с пятью тысячами рублей?
Женщина сгорбилась и, не глядя на сидящих, ткнула дрожащим пальцем в сторону Гасанова.
— Да вы внимательно посмотрите, чтобы не ошибиться, а то вдруг человека оговорите, — назидательно обратился к даме полицейский.
— Да он, кажется…
— Так кажется или точно?
— Да точно, вроде бы…
— Понятно, — заключил лейтенант, — тогда подождите в коридоре. А вы, молодые люди, свободны. Все, кроме гражданина Гасанова. — Так, — протяжно продолжил следователь, — Гасанов Аслан Юсупович. Учитесь, значит?
— Учусь, — ответил Аслан, с трудом скрывая возмущение. — Да в чём дело?
— Ну рассказывайте, только подробненько.
— Что?
— Как что? Как вырвали у гражданки Шебы сумку.
Глаза Гасанова округлились и налились кровью:
— Какую сумку?! Я ничего ни у кого не вырывал!
— Послушай парень, — перешёл полицейский на фамильярный тон, — чистосердечное признание, возврат украденного помогут избежать реального срока. Это я тебе как человек знающий говорю. А так лет на пять колонии твоя шалость потянет, думаю, не меньше.
— Какой колонии?! — вспылил Аслан. — Тут какая-то ошибка, я же говорю, что ничего не брал!
— Так, ладно, мне с тобой цацкаться некогда; посидишь пока, подумаешь. Вспомнишь подробности — продолжим беседу.
У Гасанова забрали мобильный, тщательно обыскали и, вытащив из джинсов ремень, а из кроссовок шнурки, завели в камеру предварительного заключения, где уже сидели два мутных типа, один из которых был сильно пьян, а второй — в лохмотьях — источал ужасное зловоние. За несколько часов, проведённых в камере, Аслан напряжённо думал о том, каким образом могла случиться такая нелепая ошибка. Уже ближе к вечеру ему взгрустнулось не на шутку, и он понял, что нужно звонить… Но кому? Первое, что пришло в голову, это то, что необходимо сообщить о случившемся Шамилю и Дауду. Но смогут ли они реально помочь? Гасанов вспомнил про Рустама, но к нему он хотел обратиться по поводу работы, а тут такое!
«Впрочем, если ничего не предпринять, — размышлял Аслан, — то и работа может не понадобиться. Придётся звонить, хотя не факт, что удастся».
Он в очередной раз оттолкнул от себя назойливого алкаша, пытавшегося что-то рассказать товарищу по несчастью, и в мутном окошке увидел силуэт человека в штатском, стоящего рядом с дежурным по ОВД майором. Вскоре щёлкнул замок, и молодой сержант громко произнёс:
— Гасанов, на выход!
Сержант провёл Аслана в конец коридора и, оставив в одиночестве, удалился. Мужчина в штатском подошёл со спины и положил руку на плечо Гасанова:
— Привет. Как ты?
— Хороший вопрос, — нашёл силы пошутить Аслан, — вы же видите.
— Ну да, моя полиция меня бережёт, — подхватил инкогнито, — сначала посадит, потом стережёт. А я знакомый Дениса Лозинского. Вы же вроде вместе учитесь?
Гасанов с некоторой подозрительностью посмотрел на незнакомца и с задумчивым видом ответил:
— Ну да.
— Тесен мир, правда? — изобразил удивление мужчина. — Я давно знаком с Денисом. Ну, в этом ничего такого особенного нет, он ведь человек известный. И отец его тоже… Ну вот что, Аслан, я тебе помогу, только у меня к тебе просьба будет…
Гасанов снова посмотрел на собеседника.
— Так вот, — продолжил он дружеским тоном: — Ты Дениса не задевай, ладно? Живите мирно, спокойно… А тут я сейчас договорюсь; наверняка ошибка какая-то… У ментов ведь как всегда— косяк на косяке, как их ни называй: хоть полиция, хоть милиция.
Человек отошёл к стоящему у входа дежурному, что-то сказал ему, после чего жестом подозвал Аслана.
— Иди вещи забери, — строго обратился майор к Гасанову и, кивнув на загадочного мужчину, закончил мысль: — вот, товарищ за тебя поручился. Под свою личную ответственность, так сказать…
Аслан и незнакомец вышли на улицу. Было уже совсем темно. Мужчина по-свойски похлопал парня по плечу и, отходя в сторону, напомнил:
— Ну, так договорились, насчёт Дениса? Лады?
Не дожидаясь ответа, неизвестный спаситель ускорил шаг и запрыгнул в «камри», стоящую чуть в стороне.
По пути в общежитие Гасанов постепенно приходил в себя и, продолжая размышлять о случившемся, внезапно предположил: «Так получается, что всё это Лозинский и замутил, а иначе ничего не вяжется. Какой-то мужик от него, обо всём договорился… Как узнал, с какой стати вмешался, откуда знает, что я этого павлина задевал?».
Некоторые сомнения всё же крутились в его голове, потому и не дал Аслан волю эмоциям, но уже в общаге, обсуждая это странное происшествие с друзьями, он решил пока не предпринимать ответных действий, а незаметно понаблюдать за Денисом.
Но на следующий день Лозинский был абсолютно спокоен, вёл себя как обычно и не обращал никакого внимания на косые взгляды Гасанова. Мысль о том, что мажор просто делает вид, будто бы ничего не произошло, не оставляла Аслана, и он решил подождать ещё немного.

После очередной тренировки Фёдор обратился к Сергею Ивановичу:
— Сергей Иванович, а можно я товарища приведу потренироваться?
— Что за товарищ, чего умеет? — заинтересованно спросил тренер.
— Да в том-то и дело, что вообще ничего… Мне бы его поднатаскать чуток…
— У нас не секция для начинающих, — недовольно поморщился Иваныч.
— Да я понимаю, но парня жалко; ноги об него вытирают слишком часто.
— А если ноги вытирают, то натаскивай, не натаскивай — дохлый номер. Это уже не лечится…
— Может, я всё же попробую? Ну, пожалуйста…
Тренер скептически вздохнул:
— Пробуй, только в свободное от основных тренировок и от боёв время. Да, и чтобы на твоих результатах эта инициатива тоже не отражалась.
Титов поблагодарил наставника и уже на следующую тренировку затащил с собой Володю.
— Да нет, Федя, не моё это… — пробубнил Свирин, наблюдая за учебным спаррингом.
— Если нет, то случись что — на меня больше не рассчитывай, — схитрил Фёдор.
Вовчик, скривив физиономию, снова взглянул на ринг и обречённо кивнул в знак согласия:
— Ладно, попробую.
На удивление, тренировка увлекла Свирина, и уже в раздевалке он, воодушевлённый новым мужским занятием, спросил:
— Федь, а сколько нужно тренироваться, чтобы научиться как ты? Месяца хватит?
Титов не удержался от смеха, но решил поддержать боевой настрой товарища:
— Нет, Вован, месяца маловато будет. Хотя бы год, ну в крайнем случае полгода; но это если очень постараться. Так что дерзай; только учти: в следующий раз нагрузки будут посерьёзнее.
По пути из спорткомплекса, разминувшись с весёлой компанией молодых девчонок, ребята заговорили о представительницах прекрасного пола. Очень быстро разговор перешёл от общего к частностям.
— Это, конечно, не моё дело, Вовик, но я вот смотрю на тебя и на Лену…
— И что? — насторожился Свирин.
— Ну, заметно твоё отношение к ней; даже слишком…
— И что в этом такого?
— Да нет, всё нормально, только вот она… Просто странно: ты башковитый парень, а не понимаешь простую старую истину: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся…».
— Мы с ней с первого класса вместе.
— Не вместе, а рядом, — уточнил Фёдор. — Не улавливаешь разницы?
— Тебе она нравится? — с плохо скрываемым волнением спросил Володя.
— Да нет, — засмеялся Титов, — то есть она, конечно, не может не нравиться, но что касается меня, то не совсем в моём вкусе. Расслабься, Вов, я в этом смысле тебе не соперник. Но ты же должен понимать, что при существующем раскладе в один прекрасный момент она упорхнёт из-под твоей опеки к другому.
— Такое случалось, и не раз, — вздохнул Свирин.
— Просто если мы говорим о любви, а не о привязанности, то тебе нужно изменить стратегию. Иначе шансы равны нулю. Извини, если опять лезу не в своё дело.
— Да ничего. Если ты говоришь о том, чтобы демонстративно игнорировать её, то я уже пробовал. Не выходит.
— Потому не выходило, что, скорее всего, ты не слишком убедительно играл эту роль. И потом, тогда вы были детьми, а сейчас…
— Ну да, ну да… — с задумчивым видом пробормотал Владимир уже у самого входа в метро.

В то время как Титов со Свириным возвращались с тренировки, Дауд и Шамиль собирались в спортзал, расположенный недалеко от общаги. Парни ждали Аслана, который задержался в библиотеке.
— Надолго же ты там завис, — обратился Шамиль к другу, когда тот переступил порог комнаты. — Мы уже решили идти без тебя.
— Идите, я догоню, — ответил Гасанов и начал переодеваться.
В комнате был включен телевизор; шла передача «Петровка, 38». Внимание Аслана привлёк репортаж об очередном «свадебном стрелке», пойманном во время движения свадебного кортежа в центре Москвы. При задержании участников происшествия мелькнуло знакомое лицо. Гасанов подсел поближе к телевизору и вскоре на экране крупным планом в наручниках предстал не кто иной, как его попутчик Рустам.
— Ничего себе! — удивлённо воскликнул Аслан и, не отрывая взгляда от телевизора, взял в руки телефон.
В комментариях к сюжету прозвучало ещё и то, что задержанный оказал сопротивление сотрудникам полиции, что сам он является студентом юридического факультета МГУ и родственником республиканского чиновника.
Гасанов снова и снова терзал кнопку вызова, но телефон земляка безнадёжно молчал.

5

Последняя листва осыпалась с деревьев, обнажая тощие руки-ветви, и дворники-азиаты в оранжевых жилетах старательно шуршали веерными граблями на поблёкших газонах. День рождения однокурсницы Оксаны Григорьевой сначала хотели отметить на природе, но дождь, начавшийся накануне, спутал карты, так что было решено зажечь прямо в общежитии. Отец Оксаны — фермер из Краснодарского края — передал с проводником много разных вкусностей, дело оставалось за малым — накрыть на стол и закупить спиртного. Девушки оперативно справились с первой задачей, решение второй взяли на себя Фёдор и Денис. На праздновании дня рождения собралось много однокурсников, а вот Аслан и ещё несколько не слишком общительных студентов приглашения не получили.
Уже в самом разгаре вечеринки Нина Быстрова выскочила на кухню за очередным блюдом и столкнулась в проходе с Асланом. Обычно тихая и незаметная, сегодня, не без участия алкоголя, она была намного активнее и смелее. Гасанов нравился девушке с первых дней учёбы, но природная скромность мешала ей проявить инициативу, тем более по отношению ко всегда сдержанному, гордому дагестанцу.
— Аслан, — с горящими глазами воскликнула она, — пойдём к нам! — и её щёки налились румянцем.
— Меня не приглашали, — строго, но без обиды в голосе ответил Гасанов.
— Да брось ты! Подумаешь! Просто не успели… Ты же всё больше со своими друзьями, вот и не застали тебя… Пойдём! — девушка взяла парня за руку и увлекла за собой.
Никогда бы Аслан не позволил себе явиться на праздничное мероприятие без приглашения. Но там была Лена, и его тянуло в ту комнату с непреодолимой силой.
«Зайду на секунду, поздравлю и уйду», — решил он про себя и не стал сопротивляться напору Быстровой.
В комнате уже сдвинули в сторону столы и несколько поддатых студентов плавно раскачивались из стороны в сторону в ритме хип-хопа. Аслан подошёл к виновнице торжества, смущённо поздравил её, наклонившись к самому уху из-за слишком громкой музыки, потом осмотрелся вокруг, пытаясь отыскать глазами ту, ради которой и заглянул на огонёк. Заметив Гасанова, Лозинский приглушил громкость музыкального центра и, наполнив попавшийся под руку стакан водкой, протянул его Аслану:
— Давай, Аслан, за Ксюху!
Если бы это было вино, Гасанов, наверное, пригубил бы ради приличия, но пить водку, да ещё в таком количестве! Для Аслана это было совершенно неприемлемо.
— Нет, я не пью, — смущённо улыбаясь, сказал он и отставил стакан в сторону.
— Давай, давай! — раздались пьяные возгласы с разных сторон, — ставить уже нельзя. Надо выпить!
— А ему Коран не разрешает, — язвительно глядя на однокурсника, неуместно сострил Денис, — и мама тоже…
Несколько студентов отреагировали на комментарий Лозинского дурацким гоготом. Денис же на этот раз смотрел на Аслана свысока — открыто и нагло, словно желая подчеркнуть: «Ну что, съел? И ещё проглотишь всё, что я скажу в твой адрес; и огрызнуться на меня ты больше не посмеешь!»
Ярость подступила к горлу Гасанова; взгляд загорелся злобой, кулаки сжались. С волчьим блеском в глазах он закричал:
— Слышь, ты, мажор, думаешь, я твоих крутых друзей испугался?! Не дождёшься! Плевал я на тебя, павлин столичный, и на твои гнилые подставы — такие же гнилые, как ты сам! Давай, Лозинский, один на один разберёмся… Чего в глаза не смотришь? Сдулся? Не ожидал? — и, обведя взглядом притихшую толпу, продолжил: — Все вы тут — павлины, вам лишь бы оттянуться, кайфануть, зарисоваться… Сплошные понты; ни чести, ни достоинства. Ну, кто мне возразит?! Я тут один перед вами стою; с любым готов объясниться! Что морды в пол уткнули? Не нравится правда?!
Аслан понял, что может не сдержаться и, плюнув на пол в направлении Дениса, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Первой нарушила застывшую тишину Лена Ильина:
— Ну что, мальчики, хвосты поджали? Не описались случаем? А ведь он прав. Вы все и есть амёбы! Только и можете, что перед нами выдрючиваться, а как до дела — так в кусты. А потом возмущаетесь, почему всё чаще наши девки кавказских парней вам предпочитают. Да потому что вы — трусы и слюнтяи! Зато пальцы врастопырку! Привыкли за мамкины юбки прятаться. Вот ваши мамаши вас и испортили: ой, мальчик мой, туда не ходи — там опасно, сюда не лезь, а то не дай бог что… Лично я своих будущих сыновей — за шкирятник и в спортивную секцию, да ещё и не в одну; и в армию сама выпихну, да туда, где потруднее! А то вырастут такие же, как вы — чахлые и трусливые, — вдруг она повернулась к сидящему в стороне Титову и обратилась уже персонально к нему: — А ты-то, Федя, что же молчал? Тоже испугался? Я же тебя видела на ринге, ты-то уж мог бы ответить? А ну вас! — махнула рукой девушка и выскочила за дверь.
Никто, кроме Свирина, не понял последней реплики Ильиной, поскольку Фёдор не афишировал перед однокурсниками подробностей своей необычной работы.
Через минуту из комнаты с озабоченным видом вышел Денис. Он достал свой айфон и нажал на вызов:
— Игорёк, ну, наш горец так ничего и не понял; распоясался, устроил тут представление, праздник людям испортил…

Прошло два дня. Небольшая группа студентов задержалась после окончания последней лекции — материал оказался слишком трудным и преподаватель с усердием разжёвывал хитроумные формулы наиболее любознательным. Когда пояснения, затянувшиеся на полчаса, всё же закончились, Аслан, недовольный собой из-за недостатка знаний по физике, выскочил из аудитории первым. Фёдор и Володя вышли через пару минут; они не спеша проследовали вдоль учебного корпуса и свернули в арку, чтобы кратчайшим путём пройти к общаге, где собирались перекусить и, взяв сумки со спортивными принадлежностями, отправиться на тренировку. Когда спадал поток студентов, эта дорожка между корпусами, напрямую ведущая к общежитию, становилась безлюдной. Так было и на этот раз. Занятия закончились почти сорок минут назад, и ребята шли по опустевшей тропинке вдвоём. Вдруг впереди послышались злобные выкрики и глухие удары. Метров через сто Свирин и Титов увидели, как чуть в стороне от дорожки четверо бритоголовых в чёрных куртках и берцах с ожесточением метелят человека.
— Да это же Гасанов, — воскликнул Вовик, поправляя очки.
Аслан лежал на земле и держал за горло одного из нападавших, стоящего на четвереньках; остальные обступили его и осыпали ударами по телу массивными ботинками. Ещё чья-то фигура мелькнула возле находящейся поблизости трансформаторной будки. Титов побежал к месту, где избивали Гасанова, Свирин с трудом поспевал за ним.
«Нужно сразу попасть точно в челюсть — тогда можно будет переломить ситуацию» — обдумывал план действий Фёдор за те секунды, которые разделяли его с бритоголовыми громилами.
Сбить с ног первого головореза, вставшего на пути, удалось, однако он довольно быстро пришёл в себя. На деле всё произошло не так, как представлялось сначала. Бритоголовые оказались крепкими, хорошо тренированными парнями и не собирались сдаваться. Володя схватил одного из них за ворот куртки, но, получив удар в лицо, покатился по газону. Проявляя чудеса мужества, совершенно ему не свойственные, он поднялся и снова полез в эпицентр драки, почти сразу опять оказавшись на земле. На самом деле эти, на первый взгляд, бесполезные действия Свирина очень помогли Титову тем, что на некоторое время отвлекли внимание одного из нападавших. Сильный и точный удар Фёдора в очередной раз достиг цели, и уже следующий налётчик — в берцах с белой шнуровкой — отдыхал на пожухлой траве. Через мгновенье Титов уклонился от нескольких опасных ударов, но тот, кто только что лежал на газоне, приподнялся, в его руке что-то блеснуло и, пока Фёдор сражался с очередным бритоголовым, детина в чёрных ботинках с белыми шнурками сильно полоснул ножом по широкой дугообразной траектории. Живот словно обожгло, резкая боль заставила согнуться и, схватившись за ремень, Титов ощутил на ладони тёплую влагу. Это была кровь. Спустя несколько секунд фигуры людей в его глазах поплыли и мутнеющее сознание выхватило из окружающей реальности только гул приближающейся сирены.

6

Денис появился в офисе отца, с трудом скрывая напряжение, которое тщетно пытался спрятать под маской наигранной весёлости. Подойдя к макету супернебоскрёба, красовавшемуся посредине офиса, он сбивчиво заговорил:
— Здра… па… Привет, отец.
— Привет, сын, — не отрывая взгляда от экрана ноутбука, ответил Лозинский-старший, продолжая царственно восседать в своём шикарном кожаном кресле. — Случилось что?
— Почему случилось? — глаза Дениса беспокойно забегали.
— Да просто ты у меня на работе был в последний раз классе в восьмом.
— А-а, — облегчённо вздохнул молодой человек, — ты в этом смысле… Да не то чтобы случилось, но есть разговор.
Лозинский откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на сына.
— Понимаешь, — неуверенно начал Денис, — я тут подумал и решил перевестись в другой вуз.
Отец погладил край полированного стола, ожидая пояснений, но, не дождавшись, заговорил сам:
— Вероятно, не просто «подумал», а есть какие-то достаточно весомые основания для такого, мягко говоря, нелогичного шага?
— Да у нас атмосфера на курсе нездоровая. А тут недавно вообще криминалом запахло.
— Конкретнее.
— Вчера Федьку Титова из Саратова подрезали. Кавказцы обнаглели, бычить начали…
— Федьку Титова из Саратова, — задумчиво повторил Лозинский-старший. — Сильно подрезали?
— Так, вроде, обошлось; в больнице он, но ведь это только начало.
— Да-а, хреновая ситуация. Ну и куда же ты собираешься переводиться?
— Думаю, в Питер, в архитектурно-строительный. Поможешь?
— В Питер, — снова протяжно повторил отец, — думать надо, сын. — И, подойдя к окну, задал странный вопрос: — А этот Титов из Саратова — он твой ровесник?
— Чуть старше, — удивлённо ответил Денис, — после армии он.
Отец взял со стола калькулятор и что-то посчитал.
— А что? — взволнованно спросил молодой человек.
— Да так, ничего, — всё с той же задумчивостью в голосе произнёс Лозинский-старший, — а насчёт перевода мне подумать надо. Давай вечером дома поговорим.
Денис пожал плечами и, попрощавшись, вышел из офиса. Отец ещё несколько минут ходил по периметру огромного офисного помещения, потирая подбородок большим и указательным пальцами. Наконец он снова сел в кресло и, взяв со стола телефон, набрал номер декана факультета, на котором учился Денис.
— Слава, привет. Лозинский беспокоит, — начал он разговор со старым знакомым.
— Привет, Ваня, узнал, — так же непринуждённо ответил декан.
— Слушай, Слав, мне Денис рассказал, что у вас там какие-то ужасы творятся?
— Да было ЧП, но не на факультете, слава богу, а здесь рядом, хотя и с нашими ребятами. Полиция занимается…
— И часто такие ЧП у вас случаются?
— Да ты что?! — возмутился декан, — типун тебе на язык! В первый и, надеюсь, в последний раз.
— Ты не зарекайся, времена-то нынче тревожные, — «успокоил» Лозинский.
— А ты не каркай! — недовольно буркнул декан. — Хотя, если честно, сам удивляюсь происходящему. Когда мы поступали, всё было иначе. Помнишь, Вань?
— Как не помнить? Золотые годы! Ну ладно, Слава, у меня к тебе ещё просьба будет. Ты мне можешь подробную информацию относительного этого паренька из Саратова — Титова — на мыло сбросить?
— Натворил что? — удивился однокашник.
— Да нет, что ты! Просто есть личный интерес; нужно уточнить кое-какие детали.
— Нет проблем. Сейчас скажу секретарю, чтобы нашла анкету и тебе выслала. А ты бы заскочил как-нибудь. Может, заедешь, посидим, заодно и анкету посмотришь?
— В другой раз, Слава, работы невпроворот. Ну, спасибо тебе. Пока.
Лозинский положил на стол телефон и ещё около минуты просидел неподвижно, уткнувшись взглядом в декоративные часики, мерно тикающие на краю дорогого офисного стола, сделанного под заказ в какой-то очень престижной мастерской.

В палате, куда определили Фёдора после операции, было два соседа: парнишка-таджик Фарух и мужчина в возрасте с обострившейся язвой, совершенно не расположенный к общению. Фарух оказался не только ровесником Титова, но и имел прямое отношение к профессии, которую осваивал Фёдор. Был он обычным гастарбайтером, работал разнорабочим на стройке и в больницу попал после падения со строительных лесов с высоты третьего этажа. Рентген показал перелом ноги, хотя кроме этого парень жаловался на боли в боку и в животе, а поскольку медицинской страховки, собственно, как и денег, на дорогое обследование у него не было, наложив гипс, гостя из Таджикистана собирались выписать.
— Надо бы ещё понаблюдать… — вынес вердикт врач, ощупывая припухший живот пациента, и Фаруха оставили в больнице ещё на несколько дней.
После обеда в палату вошли Аслан и Володя — один с разбитой бровью, другой с огромным синяком под глазом. Свирин положил на тумбочку пакет с фруктами и присел на край стула возле кровати.
— Ну как ты? — произнёс он дежурную фразу.
— Нормально, — улыбнулся Фёдор.
— Врач сказал, что жизненно важные органы не задеты, так что…
— Так что будем жить, — весело перебил друга Титов.
Наскоро поговорив о мелочах, избегая обсуждения того, благодаря чему Фёдор оказался на больничной койке, в палате повисла затяжная пауза, которую нарушил Гасанов, всё больше до этого молчавший:
— Спасибо тебе, Фёдор.
— Да не за что, — дружелюбно ответил Титов.
— Ну что, Володя, пошли? — обратился Аслан к сидящему на стуле Свирину.
— Ага, — ответил тот, и парни, попрощавшись, направились к выходу.
Фёдор не без удовольствия отметил про себя это обращение к Вовчику. Впервые за время учёбы Гасанов обратился к Свирину не по обидной кликухе, а по имени.
Спустя пару часов на пороге вновь появился Вовик и, подсев поближе к кровати, достал из сумки планшетник.
— Мы же теперь звёзды ютюба! — важно заявил он и подсунул экран под нос Титову.
Недавние драматические события были сняты и выложены в Интернет.
— Вот, значит, кто крутился возле трансформаторной… — предположил Фёдор, — он, видно, и снимал.
— Да, но дело не в этом, — сказал Володя. — Посмотри вот на эту рожу — чуть в стороне… — и Свирин нажал на паузу. — Узнаёшь?
— Похож на Лозинского.
— Не похож, а он и есть. По лицу не очень понятно, а по одежде — точно он. А ещё помнишь тогда на дне рождения Оксанки? С Гасановым?
— Хочешь сказать, что это Дениска подстроил? — задумчиво спросил Титов.
— Скорее да, чем нет.
— Знаешь, Вовчик, ты об этом пока Аслану не говори. И вообще никому не говори. Он, не он — всё же не сто процентов, а последствия могут быть — сам понимаешь…
— Само собой, — ответил Свирин и спрятал планшетник, — я ведь только из-за этого и вернулся. Ну, ты давай поправляйся; я в воскресенье загляну. Чуть не забыл, — спохватился он уже на выходе, — Сергей Иванович тебе привет передавал; сказал, что кто-то из ребят в выходные навестит. Говорит, он звонил, но у тебя телефон отключен…
— Это я, наверное, от наркоза отходил; у меня в тот день много было пропущенных…
— Да, слушай,— Вова сделал вид, что вспомнил нечто второстепенное, — я на английском вчера от Ленки отсел, а потом чуть раньше без неё ушёл…
— Ну и? — поинтересовался Фёдор.
— Сама вечером позвонила: типа ты чего, да что случилось…
— А ты?
— А я спокойно так: нормально всё; дела у меня.
— Ну вот, видишь, игнор-то работает. Теперь главное не сдаваться. Это примерно как если курить бросаешь — решил бросить, надо держаться.
Не успел Володя выйти из больницы, как в дверях палаты появились другие однокурсники. Последней робко вошла Лена Ильина. Она держалась позади остальных, словно чего-то стесняясь. А вот Дениса среди гостей не было. Ребята принесли с собой много разной еды.
— Да куда же мне столько? — недоумевал Фёдор, — здесь же на целый взвод, а мне вообще пока не очень-то можно.
— Ничего, — деловито хозяйничала Оксана Григорьева, раскладывая содержимое пакетов на небольшом столике возле кровати, — много — не мало, тебе сейчас надо силы восстанавливать.
Друзья наперебой расспрашивали о состоянии здоровья и о ходе лечения, ободряли, шутили…
Через полчаса, когда гости ушли, Фарух, широко улыбаясь, высказал своё мнение:
— Ай, Феда, сикока у тебе дрюзей! А этот девущка — красивий такой — как на тебе сматрель! — имея в виду Лену Ильину.
— В следующий раз я тебя с ней познакомлю, — засмеялся Фёдор и тут же съёжился от боли, схватившись за живот.
— Нет, нет, — забеспокоился Фарух, — виглядель я плёха; низя мине си девущками пока…
— Ничего, поправишься — тогда не отвертишься, стопудово познакомлю, — продолжал шутить Титов, в то время как сосед всё принимал за чистую монету.
— Када виздоровиль, тада можна, я би её в кафе приглясиль…
— Ну да, в шаурму, — с трудом сдерживался Фёдор.
— Зачем шаурма, Феда? В большой кафе пойдём, а может, даже в кино потом.
— Ну вот и отлично, — снова улыбнулся Титов, представив себе картину, как Лена с Фарухом идут сначала в кафе, а потом в кинотеатр.
К вечеру следующего дня — пятницы — в палате было необычно шумно. Всегда молчаливый сосед — Валерий Палыч, в ожидании прихода жены, смотрел футбольный матч по крошечному телевизору. При каждом голевом моменте он ёрзал ногами по кровати, время от времени негромко матерясь. Фарух и Фёдор разгадывали кроссворд. Титов вслух зачитывал вопросы и некоторое время ждал, давая возможность товарищу ответить первым. Слабые знания русского языка почти не оставляли Фаруху шансов на правильные ответы, но если всё-таки ему удавалось попасть в десятку, то радовался он открыто и искренне, как ребёнок.
— Друг по-испански из пяти букв, — озвучил Фёдор очередной вопрос.
Фарух мучительно думал, напряжённо вглядываясь в потолок.
— Амиго! — не выдержал Валерий Палыч и тут же издал дикий вопль, комментируя таким образом очередной промах любимой команды.
У Фаруха зазвонил мобильный. Он достал его из-под подушки и заговорил по-таджикски — очень быстро — сначала радостно, а потом экспрессивно, даже с некоторым возмущением. Валерий Палыч, которого чужая речь явно раздражала, демонстративно покачал головой и перевернулся на бок.
— Ка мине мама паехаль, — поведал молодой человек краткое содержание разговора. — Сестра званиль. Я гаварю: зачем ехаль? Дорого это! А она атвечаль: мама уже поездом паехаль. Зачем ехаль? — снова недовольно повторил Фарух, — я би паправилься — сам приехаль.
Вскоре к соседу пришла жена, прервав просмотр злополучного матча, и увела его в коридор. Фарух лежал молча, отвернувшись к стене. Дверь скрипнула, и в палату заглянул Лозинский.
— Здорово, Федот, — поприветствовал он однокурсника и шагнул вперёд.
— Привет, — лаконично ответил Титов.
— О, и тут Али-Баба! — весело подметил Денис, бесцеремонно заглянув в лицо Фаруху, который ответил ему лишь добродушной улыбкой. — Милое соседство. Где вашего брата теперь только не встретишь!
— Отвянь! — резко осадил Фёдор гостя.
— Сорри, — поднял вверх ладони Лозинский и подошёл к кровати Титова.
— Я смотрю, ты уже бодрячком.
— Стараюсь.
Денис искал слова, чтобы как-то оживить беседу, но в голову, как назло, ничего не лезло. Наконец он почесал затылок и спросил:
— Может чего надо? Хотя, я вижу, у тебя тут стол прямо ломится от всевозможных яств.
— Спасибо, Денис. Всё есть. Как там, на факультете?
— Да как-как? Как обычно… Обсуждают последние события. Из полиции сегодня приходили — расспрашивали…
— И что?
— Да ничего. Дело мутное. Ну, хоть у тебя тут практически скатерть-самобранка, я тоже не с пустыми руками, — и, плотнее свернув принесённый пакет с гостинцами, Лозинский с трудом пристроил его на столе, на котором уже не было свободного места.
— Спасибо, только зря это… Есть-то некому. Тут у нас все калеки по части живота.
— Как-нибудь осилите; обратно-то не понесу.
Денис присел возле кровати и рассказал смешную историю из жизни своего недавно болевшего друга, потом хлопнул ладонями по своим коленям и встал со стула:
— Ладно, пойду я. Пора.
— Денис, — окликнул его Фёдор, когда тот был уже у самой двери, — это же ты всё затеял?
— Что всё? — изобразил недоумение на своём лице Лозинский.
— Ну, кипиш этот, за корпусом.
— Да ты чего, Федот? — нервно заморгал Денис, но быстро взяв себя в руки, уверенно и спокойно продолжил: — Если я с Гасаном не слишком дружен, это не значит, что… Короче, это ещё ничего не значит, — и, постояв у двери ещё несколько секунд, неожиданно спросил: — Слушай, а чего ты за этого дага вписался?
— А я не за дага, я за человека вписался и к тому же за нашего с тобой однокурсника.
— Думаешь, если что, он тебе тем же ответит? — съехидничал Лозинский.
— Если что, я сам разберусь. А вообще-то, ничего я, Денис, не думаю. Был бы ты на его месте, я бы так же поступил, — ответил Фёдор и после короткой паузы добавил: — Зря ты так. По всем понятиям — зря.
— А то, что они себя ведут у нас, как хозяева — это нормально?!
— Не нормально. Только, знаешь, то, что Гасанов тебя пару раз осадил — не повод мочилово устраивать. Хорошо ещё, что всё закончилось более-менее. Можно же было как-то иначе разобраться.
— Как?! Как иначе?! — вспыхнул Лозинский. — Да с ними иначе нельзя; они ведь только с позиции силы и понимают. Разобраться, говоришь? С ним начнёшь разбираться, тут же туча земляков набежит… Это он только перед нами такой герой-одиночка!
Титов понимал, о чём говорил Денис лучше, чем кто-либо другой, но не поддержал его, и не потому, что сам попал под раздачу. Интуитивно Фёдор чувствовал, что проблема не в их силе и напоре, а в нашей слабости и разобщённости, а раз так, то любые выпады исподтишка ни к чему другому, кроме как к углублению конфликта не приведут.
— А ты что, все возможности использовал, прежде чем решил подлянку устроить?! Ведь мог же хотя бы посоветоваться…
— С кем, Федя, посоветоваться?! С кем? У нас же у каждого хата с краю.
— Да хотя бы со мной.
— Кто же знал, что ты таким крутым перцем окажешься?
— Да при чём тут крутизна? Просто мне с ними приходилось иметь дело в разных ситуациях. Среди них, как и везде, тоже ведь разные люди…
— Люди-то разные, зато общего у них слишком много, — перебил Денис.
— А это не в их огород камень, Дэн, а в наш. Нам кто мешает вместе держаться? Менталитет у них другой, понимаешь? У нас с ними, используя компьютерную терминологию, совместимость программ хромает, и это учитывать надо.
— Опять учитывать! То есть под них прогибаться! По-твоему значит, мы должны учитывать, а они нет?
— И они должны, — устало вздохнул Фёдор, изрядно утомившись от чрезмерного эмоционального напряжения. — Только учитывать и прогибаться — не одно и то же. Учитывать — значит следить за тем, что и как говоришь, отвечать за слова и поступки глядя в глаза, при любом раскладе, и не прятаться в кусты, — Титов вытер платком пот со лба и закончил мысль: — если что… А вот первое, чего делать не надо, так это прогибаться, потому что это как раз и есть проявление слабости.
— Сложно-то всё как! — резюмировал Лозинский и, приоткрыв дверь, вдруг повернулся и со смятением во взгляде спросил: — Сдашь меня?
— Дурак ты, — ответил Фёдор и отвернулся к стене.
— Пофиг! — крикнул Денис уже из коридора, — нет никаких доказательств против меня, так что обло́митесь. И потом… я вообще в другой институт перевожусь.
— От себя-то ты куда переведёшься? — тихо сказал Титов «в стену», но Лозинский его уже не слышал.

В субботу после обеда у Фаруха поднялась температура и усилились боли.
— Не нравится мне это… — задумчиво произнёс дежурный врач, осматривая парня.
— Мине ещё утром кровью вирваль, — жалобно простонал Фарух.
— Тем более… — почесал затылок доктор и сделал ободряющее заключение: — В выходные бесполезно суетиться, тем более ты у нас на благотворительной, так сказать, основе находишься. В понедельник договорюсь насчёт УЗИ, а пока терпи, казак! — и уже уходя, словно между прочим, добавил: — Да, и ищи деньги, тут одним УЗИ не отделаешься.
Медсестра принесла Фаруху парацетамол, но-шпу и снотворное, вскоре после чего бедняга уснул. Валерия Палыча отпустили на выходные домой, и палату заволокла непривычная тишина.
«Надо же, — подумал Фёдор, размышляя об отсутствии молчаливого соседа, — из человека слова не вытянешь, а вот нет его — и прямо вакуум какой-то».
Часам к пяти в дверь робко постучали. Титов не ответил на стук, чтобы дать возможность Фаруху поспать. Через несколько секунд в палату вошёл высокий мужчина в очень хорошем костюме; в нос ударил резкий запах дорогого парфюма. Поверх пиджака был небрежно наброшен белый халат. Фёдор слабо разбирался в одежде, но то, что костюм гостя стоит больших денег, было видно невооружённым глазом.
— Фёдор Иванович? — вежливо спросил мужчина, глядя на Титова.
— Тише, — прошептал Фёдор, кивнув на спящего соседа.
— Простите, — на полтона тише произнёс посетитель и, снова внимательно посмотрев на Титова, как-то сразу сник. — Иван Эдуардович, — смущённо представился он, потупившись.
— Фёдор, — ответил молодой человек, разглядывая гостя, пытаясь угадать цель визита.
— Я отец Дениса Лозинского, — растерянно продолжил мужчина, но Титов недовольно перебил его:
— Да не буду я заявлять…
— В каком смысле? — удивлённо спросил Лозинский-старший. — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду ту драку. А вы разве не по этому поводу пришли?
— Ах вот оно что, — глаза мужчины зло блеснули, — я так и думал, что в этой истории без участия Дениса не обошлось. Но я по другому поводу.
Фёдор удивлённо посмотрел на странного посетителя, который, опустив голову, всё никак не мог сформулировать свои мысли. Наконец он громко вздохнул и, не глядя на собеседника, неожиданно заявил:
— Как же ты на мать похож.
Титов приподнялся на локтях, превозмогая боль, резанувшую рану на животе, и испепеляюще посмотрел на гостя.
— Что с ней? — сурово спросил он. — Кто вы такой?
Лозинский внутренне скукожился, и это было заметно. От уверенности, с которой он вошёл минуту назад, не осталось и следа; дрожащим голосом мужчина произнёс:
— Я твой отец.
Фёдор соскользнул с локтей и его голова рухнула на подушку; он пролежал с закрытыми глазами, как ему тогда казалось, довольно долго.
— Ничего не понимаю, — нарушил он первым молчание.
— Когда Денис вскользь рассказал о тебе, я подумал: глупости, мало ли Титовых в Саратове! Но всё же что-то ёкнуло. Когда же увидел твою анкету, сомнения развеялись, — гость снова тяжело вздохнул, показывая тем самым, насколько трудно давались ему эти слова. — А сейчас я вижу тебя и понимаю, что ошибка исключена.
В палате на какое-то время снова стало тихо, лишь сопение спящего Фаруха нет-нет, да нарушало эту пронзительную тишину. Наконец Лозинский собрался с силами и заговорил:
— Двадцать лет назад, ещё студентом, я был на производственной практике в Саратове. Там я познакомился с молоденькой крановщицей Дашей, — он достал из кармана старую фотографию с загнутыми уголками, на которой Фёдор узнал свою совсем ещё молоденькую маму, — но это было не просто так, ты не подумай. У нас всё было серьёзно; мы любили друг друга…
— Если бы любили, жизнь нескольких человек сложилась бы иначе, — монотонным голосом перебил Титов.
— Я понимаю, — запричитал Иван Эдуардович, — я всё понимаю… Но в молодые годы многое воспринимается не так… Конечно, когда я уезжал, мы обо всём договорились, но… — Лозинский сбился с мысли, но тут же снова собрался и продолжил: — Потом я встретил маму Дениса и…
— Понятно, — безучастно отрезал молодой человек.
— Да ничего тебе не понятно! — сорвался мужчина, разбудив Фаруха. — Если бы я знал… Я же ничего не знал!
Диалога не получилось. Фёдор всё больше молчал, Лозинский всё чаще терялся, прыгая с одной темы на другую.
— Это что же, — спросил Титов скорее сам себя, — это получается, что мы с Денисом братья?
— Получается, так, — ответил побледневший и взмокший от непростой беседы отец.
— Ни фига себе, — с философской задумчивостью произнёс Фёдор, — прям как в дурацком сериале.
— В жизни, знаешь, Федя, бывает куда круче, чем в сериале.
— Кито эта, Феда? Зачем так киричаль? — спросил Фарух, проспав содержательную часть разговора, когда Лозинский ушёл.
— Да так, родственник один объявился, — невозмутимо ответил Титов.
Вечером Фёдор долго не мог уснуть. Он вспоминал, как в детстве ждал приезда отца, как мечтал, фантазировал на тему того, где и при каких обстоятельствах произойдёт эта встреча. Маленький мальчик вглядывался в лица строителей, пытаясь нарисовать в своём воображении его портрет. А вот пришёл он — и ничего не отозвалось в сердце, сплошная пустота. Зашёл чужой человек, назвался отцом и вышёл, так и не став ни на йоту ближе. Вдобавок к волнению, вызванному неожиданным визитом, ещё и Фарух спал очень беспокойно, время от времени постанывая; так что уснуть удалось только часам к двум ночи.
Его разбудил страшный крик молодой медсестры. Проснувшись, Фёдор увидел вокруг кровати Фаруха людей в белых халатах и понял, что произошло непоправимое.
— Умер, он умер… — твердила медсестра, всхлипывая.
Через пятнадцать минут тело Фаруха, накрытое простынёй, увезли в больничный морг санитары.

7

 

Фёдор вставал с кровати уже не только по крайней необходимости, но и просто для того, чтобы немного размяться. А этим утром он вообще не мог лежать, медленно вышагивая по осиротевшему помещению, превозмогая боль и волоча задники тапок по горчичному линолеуму. В палату тихо вошла бледная, как полотно, восточная женщина с обезумевшими от горя глазами, и он понял, что это мать Фаруха; в груди будто бы сжалась невидимая пружина, к горлу подступил ком. Чувство вины терзало его душу: не помог, не настоял, когда было нужно, когда было ещё не поздно.
«Деньги, деньги… Будь они неладны! — укорял себя Титов. — Сколько ко мне народу переходило! Скинулись бы по чуть-чуть — наскребли бы парню на анализы да на обследование».
Он неуклюже поздоровался и отвернулся к окну. На землю плавно падал первый снег — совершенно неожиданно и несвоевременно. Впрочем, практически сразу же снег таял, оставляя в память о себе лишь небольшие серые лужицы, а вскоре в проёме между свинцовыми тучами ненадолго появилось солнце.
«Холод огорчений и проблески счастья, жизнь и смерть — всё мимолётно в этом мире, — подумал Титов, продолжая наблюдать унылый осенний пейзаж больничного двора. — Хотя нет, пожалуй, несчастья имеют свойство задерживаться, подобно грязной воде в лужах, — сделал он про себя небольшое уточнение, — а радость… Радость — это кому как…»
В двадцать лет жизнь кажется бесконечно долгой и яркой, как тропическое лето, а смерть — бесконечно далёкой и абстрактной, как взрыв звезды на другом конце Вселенной. Но в это утро, глядя в опухшие от слёз глаза матери Фаруха, Фёдор думал иначе. Ещё он думал о том, что счастье не зависит от количества денег, национальной или религиозной принадлежности. От денег зависит уровень комфорта, набор удовольствий или вот, к примеру, качество лечения, но это другое. А что такое простое человеческое счастье, он пока не знал. Да и кто вообще об этом знает по-настоящему? Разве что дети, и то, увы, не все; ну а те, что знают, вряд ли смогут объяснить это внятно.

 

Эпилог

Виброзвонок отвлёк внимание Аслана от слов преподавателя. Увидев, что звонит Рустам, он тихо извинился и выскочил из аудитории.
— Привет, Аслан, — услышал Гасанов знакомый голос, — я смотрю, ты звонил. Извини, не смог сразу перезвонить.
— Да ничего, просто я тогда, по телевизору… — Аслан замялся.
— А, ерунда, — равнодушно ответил земляк.
— Так как ты, всё утряслось?
— Как-то утряслось, — не слишком естественно засмеялся Рустам, — отчислили меня, твари, из универа. Да мне побоку! Тоже мне, Гарвард местного розлива. Хуже другое — отца, походу, снимают с должности. Вот, еду домой.
Гасанов сразу не нашёл, что сказать приятелю — настолько сильно он был потрясён услышанным. Но через несколько секунд всё же спросил:
— Как же это? Так это из-за того случая отца снимают?
— Да кто разберёт — из-за того или из-за чего другого? Сейчас у нас там движения непонятные происходят. А, фигня всё это, — ободрил сам себя Рустам, — ты, если что, звони; у меня друзей в Москве много осталось. Удачи, Аслан! Может, ещё встретимся.

Андрей Уваров 2013